Медали Василий Максимович не взял, но с того дня стал оказывать Прасковье Даниловне знаки внимания, не кричал на нее, не ругался, покупал иногда с пенсии Прасковье Даниловне конфет или печенья, а однажды, на День Победы, подарил ей голубой платок в белых горошинах.
Когда пришло время переселяться со старой квартиры в новый дом, Василию Максимовичу пришлось туго. Отдельную квартиру ему не давали, а с подселением, зная буйный его нрав, никто с ним жить не соглашался. Наконец, после долгих, шумных и муторных переговоров с жилищным отделом, согласился Василий Максимович на дом престарелых. Собрал в чемоданчик немудреные свои пожитки и ушел, не попрощавшись ни с кем, даже с Прасковьей Даниловной. А Прасковья Даниловна в новой тихой квартире часто вспоминала Василия Максимовича. Она даже собиралась съездить в «приютный дом» навестить его, но так и не съездила, не собралась…
Без мамы квартира звенела пустотой. Елена Александровна, сгорбясь, долго сидела на стуле, бездумно глядя на телевизор, прикрытый белой кружевной скатертью.
Слез не было, выплакала за прошедшую ночь, которую впервые в жизни провела одна, без мамы. Теперь ей необходимо было выполнить перед матерью последний дочерний долг — похоронить.
Вспомнив о похоронах, Елена Александровна машинально потерла ладонями опухшее лицо, потом открыла сумочку и пересчитала деньги. Их было ровно пятьдесят рублей. На эти деньги они с мамой рассчитывали прожить до конца месяца и, если не возникнут непредвиденные расходы, сэкономить на очередной взнос за телевизор.
«Цветов нужно купить побольше и венок», — подумала Елена Александровна и стала зачем-то поправлять на телевизоре кружевную скатерть.
Сейчас для нее самым трудным делом были хлопоты по оформлению смерти матери и по устройству похорон. Никогда прежде не приходилось ей вникать в эти вопросы детально. Необходимо было куда-то идти за справкой, искать людей, которые выкопают могилу, заказать машину, гроб…
«Какой размер гроба нужен маме?» — неожиданно подумала Елена Александровна, и вдруг эта мысль показалась ей до ужаса дикой. Солнечное пятно на полу комнаты стало темнеть, удаляться, Елена Александровна сжала ладонями виски и затихла, замерла, вздрагивая от каждого звука, шороха за дверью. Впервые в жизни дверь ее квартиры была открытой, она не заперла ее даже на ночь, забыла.
Только одного желала сейчас Елена Александровна: чтобы к ней в дом вошли люди и освободили ее от мелких и липких, словно густая мокрая паутина, похоронных забот, которые не давали ей остаться наедине с горем, наедине с мамой.