– Правильно, – похвалила меня Кисуля. – Теперь, девки, нужно точно, в деталях продумать всю операцию: папаша – деньги – нотариус. Чтобы он Татьянку не напарил. У меня такое предложение…
Подъезжая с отцом в такси к нотариальной конторе, я еще издалека увидела, как Гулливер в нетерпении выплясывает около машины Кисули.
– Давай быстрее! – закричала она мне. – Уже двух человек пропустили!..
Она буквально вытащила отца из такси:
– Давай, батя, шевели ногами!
На какое-то мгновение мне его стало безумно жалко, но тут он испуганно зашептал:
– Деньги… Деньги вперед!.. – и я перестала его жалеть.
Сунула ему конверт с тремя тысячами и поволокла к дверям.
– Посчитать бы надо… – задыхался отец, на ходу пытаясь заглянуть в конверт.
– Не боись, папуля! – зло сказала ему Гулливер. – Не в церкви – не обманут. Шевели ножонками…
В помещении нотариальной конторы была дикая очередь. Кисуля стояла во главе очереди у самой двери нотариуса и махала нам руками:
– Сюда, Танька! Быстрее!.. – она пихнула мне приготовленные бумаги: – все уже отпечатано. Двигай!
Я пропустила отца вперед, вошла в кабинет нотариусов и в последний момент услышала сзади старушечий голос:
– Чего же они без очереди-то?..
И в ответ – два хамских, базарных голоса Кисули и Гулливера:
– Кто «без очереди»?! Кто «без очереди»?! Совсем ослепла, карга старая? Ну, дает бабуля!..
Когда мы с отцом вышли из нотариальной конторы, Кисуля протирала лобовое стекло своей «семерки», а Симка сидела впереди, выставив свои длинные красивые ноги наружу.
– Порядок? – крикнула мне Кисуля.
Я помахала бумажкой со штампом и печатью.
– Садись, – Гулливер открыла мне заднюю дверцу, а Кисуля села за руль.
Отец все еще сжимал в руках конверт с деньгами и жалко смотрел на меня. Потом всхлипнул и произнес дрожащими губами:
– Доченька…
Я ничего не ответила и села в машину.
– Будь здоров, батя! – крикнула ему Симка и захлопнула дверцу.
– Не кашляй! – добавила безжалостная Кисуля.
И мы поехали. Я обернулась и увидела, как он открыл конверт и, озираясь по сторонам, пересчитывал деньги…
Глубоко проминая рыхлый сверкающий снег, к дому номер тридцать два медленно подполз совтрансавтовский грузовик «вольво» с громадным фургоном – АВЕ 51-15.
Из высокой кабины в сугроб выпрыгнул водитель в свитере и лыжной шапочке. На мгновение замер, прислушался и оглянулся на наш дом. На наши окна.
Я могу поклясться, что он обернулся именно на наш дом. И хотя окна по зиме у нас были заклеены, но форточки в кухне и комнате распахнуты, и на улице, наверняка, было слышно, как мы все замечательно пели старую грустную песню про хас-булата.