Снова две наши машины разглядывали нас своими фарами, снова возилась под столом Фрося. На этот раз мы пили только кофе и я была трезва, как стеклышко. На столе лежала круглая буханка ленинградского черного хлеба.
– Соседи твои во Всеволожске – садоводство там у них…
– Я знаю.
– Дочка их – на юге. Отдыхает.
– Скажите, пожалуйста!..
– Алле Сергеевне паренек один помогает – в аптеку там или в магазин. И вообще, хозяйничает.
– Что еще за «паренек»? – удивилась я.
– Нормальный. Лет шестнадцати. Ученик ее. Козлов, Юра, что ли?
Я чуть со стула не свалилась:
– Козел!!! Вот это да!..
– Может, и Козел, но парень четкий. Она за ним, как за каменной стеной.
Подошла девочка-кельнер:
– Что-нибудь еще, мадам? – и с удивлением посмотрела на буханку.
– Еще кофе? – спросила я Витю.
– Нет, спасибо. Пора. Мне еще пятьсот верст пилить до Гетеборга.
– Ну, посиди еще секунду, – попросила я и сказала девочке по-шведски: – Пожалуйста, блок самых лучших американских сигарет. И зажигалки одноразовые есть?
– Да, мадам. Какого цвета?
– Всех цветов.
– В упаковке десять штук.
– Всю упаковку.
– Простите, мадам. Что это такое? – спросила девочка и показала на буханку черного хлеба.
– Русский хлеб, – рассмеялась я.
– Вкусный?
– Очень! Хочешь попробовать?
– Нет, нет, что вы. Сейчас я принесу сигареты и зажигалки.
Она ушла, а мы еще немножко помолчали. Он мне так нравился, как еще не нравился никто в моей жизни. Я ему так и сказала:
– Ты мне так нравишься, как мне никто еще не нравился во всей моей жизни!
– И ты мне, – сказал он. – Точно так же.
– Черт возьми… Где же ты раньше был, Витя?..
– А ты где?
– Я была в таком дерьме, что лучше и не вспоминать.
– Вот и не вспоминай.
– Не получается. Нет-нет, да и напомнят.
Пришла девочка-кельнер, положила на стол блок сигарет, упаковку с разноцветными зажигалками и счет. Я расплатилась, сунула черный хлеб в сумку, взяла Фросю на руки, и мы пошли к машинам.
– На, отдай это Козлу, – я протянула Вите сигареты и зажигалки. – Маме я ничего не передаю – сама скоро буду. А тот пакетик, который я тебе в кабину положила, отвези на Ракова, пятнадцать… Там адрес написан. Это между Музкомедией и «Пассажем». Отцу моему. У него ноги больные – все время мерзнут. Я там носки ему теплые положила и кое-какие шмоточки для его детей… Ладно?
– Нет вопросов.
– Ты прости меня, я тебя так напрягаю, но ты единственное звено…
– Помолчи, – он стал целовать меня бережно и нежно.
Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание…
– Садись в свой драндулет, – хрипло сказала я ему. – Провожу тебя километров десять до седертелье. Там я останусь на развилке, а ты не останавливайся, иди прямо на Гетеборг. Я тебе помашу. Так лучше будет…