Слава хмыкнул, и это не ускользнуло от внимания Сноудена.
— Что, академик, не согласен со мной?
— Да нет, отчего же. Согласен полностью.
— А чего тогда хмыкаешь?
— Просто в отличие от тебя полностью представляю себе весь механизм.
— И в чем же он заключается, твой механизм?
— Есть такой очень сложный по своему строению гормон, окситоцин. Вообще-то он дает команду «старт!» при родах, когда плод созрел. А еще его называют гормоном любви, хотя и не совсем верно. Но именно благодаря ему мы испытываем привязанность к своим родственникам. Мать к своему ребенку, дитя к матери, брат к брату и так далее. Так вот, во время, как ты сам выразился, общей пьянки окситоцин вырабатывается тоже. Вот и все объяснение моему хмыканью.
— Это вам не хухры-мухры! Это наука! — воскликнул Гудрон. — А вот скажи мне, Проф…
Слава едва заметно напрягся. Потому что когда Гудрон начинает говорить таким тоном, обязательно жди от него колкостей, на это даже я обратил внимание.
— Что именно тебе сказать?
— Ну вот выучился бы ты на кого там учился — специалиста по человеческим мозгам, и предложили бы тебе работу за границей, ведь точно туда уехал бы!
— Если бы условия были подходящие, почему бы и нет?
— А как же родина?
— А при чем здесь родина? Родина у меня одна, и при необходимости я жизнь за нее отдам. Но мы ведь о работе говорим.
— Так и работа работе рознь. Одно дело, если ты зубным врачом или сантехником за границу работать едешь, и совсем другое, когда ты ученый!
— Почему это «совсем другое»?
— Да потому, что, к примеру, сделал ты какое-нибудь открытие, и все — твоей родине оно не принадлежит. Теперь оно той страны, которая тебе бабки платит. И получается, что родину ты предал.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
Его слова Славу задели.
— Рассуждаешь, как… — Вероятно, он хотел сказать что-то грубое, но сдержался. — Наука выше всяких там границ, политических партий и прочих условностей. Знаешь, как сказал Чехов?
— Это Антон Павлович который? — Как будто среди знакомых Гудрона было множество Чеховых и теперь ему необходимо выяснить, кому из них слова принадлежат.
— Именно. Так вот, он сказал, что национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука. И ведь он прав! Не перебивай. — Резким движением руки он заставил захлопнуться уже открывшийся рот Гудрона. — Но начну я издалека. Эволюционно мы еще очень молоды. И в связи с этим человеческий организм весьма и весьма несовершенен. Это не крокодил и не акула с их миллионами и миллионами лет существования. И потому после сорока у нас возникают проблемы со здоровьем. После пятидесяти — большие проблемы. Эволюция как бы сказала: я создала вполне жизнеспособный организм, но гарантию даю лет на сорок. Плодитесь и размножайтесь, а заодно совершенствуйтесь как организм. Но нам некогда совершенствоваться, мы хотим жить долго сейчас. Так вот, изобретение одного только пенициллина увеличило среднюю продолжительность жизни минимум на четверть века. Факт, вероятно, даже тебе известный.