Лорды не встретили Дойла ни проклятиями, ни обвинениями — но смотрели так же, как и чернь: зло, с ненавистью. И расступились перед ним быстрее обычного.
— Лорды, доброго дня, — не без удовольствия сообщил Дойл собравшимся, вынуждая их всех кланяться и отвечать на приветствие. Леди Харроу поднялась из низкого реверанса первой и первой же (собственно, единственной) подошла к нему.
— При других обстоятельствах я сказал бы, что рад вас видеть, леди Харроу, — произнес Дойл, на миг-другой забывая обо всем, заглядевшись в глубину ее глаз.
— Вы поранились? — спросила она, ее пальцы дрогнули, и Дойл позволил себе приятную мысль о том, что она хотела бы коснуться его лица.
— Случайность, — он повернул голову так, чтобы царапину было хуже видно. Леди Харроу нахмурила брови:
— Лучше показать лекарю и наложить повязку.
— Не думаю, что это необходимо. Но благодарю за внимание, леди, — он поклонился ей, пряча улыбку.
А потом во всем великолепии появился Эйрих. По его лицу нельзя было предположить, что он провел тяжелую ночь и всю первую половину дня ездил по городу, рискуя каждую минуту вдохнуть ядовитый воздух, пропитанный смертью. Он был горд, свеж и улыбался так светло, словно встречал гостей на радостнейшем из пиров.
Все взоры тут же обратились к нему, по рядам придворных прошел тихий вздох. Эйрих поднял руку и широким жестом обвел зал.
— Прошу к столу, леди и лорды. Прошу к столу, мои друзья, разделяющие со мной тяготы этого испытания.
Дойл еще раз поклонился леди Харроу и подошел к брату, встал у него за спиной.
— Я не могу встречать вас с радостью, — король покачал головой, — но встречаю со всем радушием и всей искренностью, которыми меня наделил Всевышний. Он не оставит нас в этот горький час и прольет на нас свет своего благословения. Да будет сиять нам солнце, — Эйрих сел за стол, и постепенно его примеру следовали остальные.
Чтобы разорвать повисшую тишину, слишком явственно наполненную благоговейным восторгом, Дойл негромко сказал:
— Вы могли бы произносить речи вместо святых отцов, дорогой брат.
Эйрих, к сожалению, отлично угадал за едкой фразой все беспокойство и все напряжение Дойла, потому что вместо обычного призыва быть добрее к людям сказал:
— Ее благоразумие оказалось меньше упрямства.
Дойлу не нужно было ловить его взгляд, чтобы понять, о ком идет речь.
— Почему ты не вывез ее силой?
Ответ на этот вопрос было дать трудно. Дойл подвинул к себе блюдо с олениной, отрезал шмат мяса и постарался сделать вид, что полностью сосредоточился на его поглощении. Эйрих не поверил и повторил свой вопрос: