Дойл чувствовал, особенно раньше, в первые дни. Сейчас — меньше, но все равно чувствовал.
— Это не имеет значения, — ответил он, отводя взгляд. — Не ходите в доки. Хотите — считайте это советом друга. Хотите — приказом главы тайной службы короля.
Леди Харроу задумчиво соединила кончики пальцев и спросила:
— Вы ведаете обысками, арестами, казнями, патрулируете город. На что еще распространяется ваша власть, господин глава тайной службы? — в голосе не было прежней мягкости, и этой заставило Дойла поднять глаза и встретиться с ней взглядом.
— На все вопросы, на которые распространяется власть короля, — ответил он жестко. — И, если моего слова кажется мало, я привезу вам письменный запрет, подписанный рукой Его Величества. Никаких доков.
Глаза леди Харроу вспыхнули, потемнели, губы побелели — но гром не грянул, глаза не начали метать молний, с губ не посыпались злые проклятья. Напротив, лоб разгладился, глаза посветлели, губы стали мягче. Плавным движением она опустилась на колени, но в этом жесте не было ни покорности, ни подобострастности — он выглядел так, словно леди просто желала взглянуть на Дойла снизу вверх. Он дернулся было поднять ее — но не решился коснуться локтя.
— Милорд, прошу вас, не повторяйте этого запрета. Мы снова поссоримся — а мне бы этого не хотелось.
Уступить сейчас было проще всего на свете. Отказать было почти невозможно — не тогда, когда бешеный пульс застучал в ушах, а воздух покинул легкие. Она была совсем рядом, и Дойлу достаточно было бы сделать одно почти незаметное движение, чтобы коснуться ее губ.
Вместо этого он отклонился назад, насколько позволяла проклятая спина, и сжал пальцами край скамьи так сильно, что, кажется, мог бы раскрошить дерево.
— Леди Харроу, я дорожу вашим расположением, — он сумел выговорить это твердо, но голос все-таки сорвался, и Дойлу пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить: — но вашей жизнью дорожу больше. И если придется выбирать, я пожертвую удовольствием находиться в вашем обществе…
Он не договорил, но, хвала Всевышнему, леди Харроу это сделала за него:
— Чтобы сохранить мне жизнь? — также плавно она встала с колен, расправила подол платья и отошла к камину, кажется, не испытывая ни капли неловкости — разве что (и Дойл позволил себе считать так) можно было подумать, что она покраснела от смущения, а не от того, что на нее пыхнуло жаром.
— Именно, — чуть запоздало согласился он. — К тому же, ваше присутствие в доках ничего не изменит. Даже у искушенных в разных науках эмирцев нет лекарства от чумы.
— Нет, к сожалению. Но я могу дарить этим несчастным хотя бы немного тепла.