— Хэй! — выкрикнул он чужим, скрежещущим голосом. Лекарь подскочил на месте — и тут же бросился к нему.
— Остеррад. Что сделано? Скажите, мне нужно знать! Сейчас!
— Милорд, — пробормотал Хэй, быстрым движением касаясь его запястья и сосчитывая бешеный пульс, — мы не получали известий уже неделю, с тех пор, как послали гонца.
— Я здесь неделю?
— Восьмой день идет.
— Что в городе? Говорите! — Дойл желал в эти минуты узнать как можно больше — напоследок. Пусть так, но он не останется в неведении.
Лекарь сглотнул, его глаза забегали из стороны в сторону.
— Правду. Мне нужна правда, — велел Дойл.
— Чума еще зверствует, милорд. Две… две тысячи душ уже забрала. Но скоро пойдет на убыль…
Две тысячи — страшные слова. Но Дойл понимал, что, не закрой он город, их было бы в десять раз больше. А то, что скоро он сам вольется в эти две тысячи — просто мелкая, ничего не значащая деталь.
— Эйрих…
— Его величество здоровы. И… — глаза лекаря блеснули, — леди Эльза тоже.
Дойл улыбнулся — совершенно искренне. Проклятье, он действительно был этому рад. Между тем, внезапный, последний всплеск сил подошел к концу, Дойл попытался сказать еще что-то, может, передать что-нибудь брату, но не сумел. Язык отказывался ворочаться во рту, мир снова потускнел и сделался черным. Последнее, что Дойл почувствовал — как затылок ощутимо ударился о подушку.
Но это не был конец.
Взамен уже привычного за дни болезни мучительного забытья или ожидаемого небытия смерти Дойл мягко погрузился в спокойный, крепкий, здоровый сон. Кошмары отступили — им на смену пришли полупрозрачные образы откуда-то из глубин памяти, бессмысленные и легкие, как изменчивые облака на голубом летнем небе.
Когда он проснулся — именно проснулся, а не очнулся — в комнате было тихо, прохладно и пусто. Огонь в камине едва горел, и простыни успели остыть. Дойл пошевелился и с изумлением понял, что от слабости не осталось и следа. Нездоровой, странной кипучей энергии тоже не было. Он аккуратно оперся о постель рукой и сел, а потом и встал, поморщившись от соприкосновения голых стоп с ледяным полом. Ноги подрагивали, равновесие было держать тяжело, и он ухватился за столбик кровати. Желудок болезненно сжался от голода, и Дойл понял, что первым делом должен найти еды, если не хочет снова свалиться в обморок.
Одежды поблизости не было, поэтому он был вынужден взять одну из простыней и уже хотел было замотаться в нее, но не успел — дверь открылась, и в комнату заглянул Джил. Несколько секунду недоумевающе моргал, а потом расплылся в широкой улыбке.
— Милорд!