— Вы с ним неважно жили? — сочувственно спросил Тим. Светлана фыркнула.
— Неважно… это слишком щадящее определение для того фарса, который представлял собою наш брак. Мы были совершенно чужими друг другу во всём — в увлечениях, вкусах, привычках… Только общая профессия и объединяла нас, иначе, ей-богу, нам с ним вообще не о чем было бы разговаривать!
Светлана машинально отправила в рот ложку творога и задумчиво прожевала, едва ли ощущая вкус того, что ест.
— Вскоре после свадьбы, не дождавшись Илью в гости, с Кубани приехала его мать, чтобы погостить у нас месяцок-другой. Это была хрестоматийная свекровь, ненавидящая меня заочно уже за сам факт моего существования. Вживую я не понравилась ей ещё больше… впрочем, это было взаимно. В присутствии свекрови я чувствовала себя не хозяйкой, а гостьей в собственном доме. Она единовластно царствовала на кухне, залезала в шкафы и шарила в моих вещах, двигала мебель по своему усмотрению… и при этом косилась на меня с явным неодобрением: плохая хозяйка, не умею толком готовить, не содержу дом в идеальной чистоте… Что ж, всё это действительно было правдой, — Светлана усмехнулась.
— Каждый день она жарила, парила, коптила и варила — меню было, как в ресторане! Непременный борщ на первое. Фаршированные баклажаны. Кулебяка, курники, ватрушки. Мочёные арбузы, пареная тыква… В кулинарном мастерстве ей и в самом деле не было равных. По утрам в выходные она ездила на рынок, покупала там свежее сало, шпиговала его чесноком и окуривала дымом вишнёвых косточек «для аромату», а затем солила. Когда я однажды зачем-то призналась ей, что не умею печь блины, она облила меня таким возмущённым презрением, что я почувствовала себя последней идиоткой.
— А муж? Как он реагировал на присутствие матери? — спросил Тим.
— О, Илья-то был совершенно счастлив. Порою я чувствовала себя лишней в их компании — особенно когда они начинали взахлёб обсуждать кубанскую родню и друзей: кто спился, кто женился, кто родил ребёнка, а кто хворает… Свекровь привезла в Москву домашней наливочки, и вечерами, приняв на грудь («залыв очи»), матушка с сыном душевно исполняли дуэтом народные песни… Я была нужна им, как собаке пятая нога. Особенно, когда они переходили на родную «балачку»… У них даже была любимая присказка, очень меня раздражавшая — наевшись до отвала и отодвигая пустую тарелку, Илья говорил матери: «Глазамы б йил, та душа не приймае!», на что она неизменно возражала: «На ласэнькый кусочек найдэтся куточек», и вновь и вновь накладывала ему своей стряпни…