– Вы только что разминулись с Мори, – сказал Ито. – Он отправился в Англию.
– М-м, – промычал Курода, не выказав никаких эмоций, и повернул обратно к дверям.
– Курода, – внезапно обратился к нему Ито.
– Что?
– По поводу Кореи. – Ито пришлось сделать паузу, чтобы собраться с мыслями. – Она вызывает у вас беспокойство. Почему?
Адмирал посмотрел на него так, как, наверное, смотрел бы на внезапно заговорившую на человеческом языке собаку.
– Из-за китайцев, конечно.
– Но почему? Мы заключили с ними мирный договор…
– Чушь! Спросите своих британских друзей, что они думают о мирных договорах.
Ито набрал воздуха в легкие.
– Послушайте… подойдите сюда на минуту и расскажите мне, как, с вашей точки зрения, лучше всего действовать.
– Что вы имеете в виду?
– Я, видите ли, не военный, поэтому мне нужен кто-нибудь, чтобы просветить меня на этот счет.
Все еще хмурясь, Курода уселся на место Мори и перочинным ножом нацарапал карту на столешнице из красного дерева. Ито поморщился, но промолчал, когда Курода, нацелив нож в его сторону, поинтересовался, не хочет ли он что-то сказать. Когда начало светать, на небе стали видны легкие, как дым, перистые облака. Ито думал о поездах и кораблях и о том, что Мори, скорее всего, уже отплыл в сторону Англии. Теперь, успокоившись, он чувствовал себя сбитым с толку. Мори был достаточно богат для того, чтобы, не выдавая себя, подкупить следящего за ним человека и таким образом уйти от слежки. Ито вздохнул. Курода вручил ему солонку, чтобы обозначить ею местоположение русского флота, и попросил сосредоточиться.
XXII
Лондон, октябрь 1884 года
В длинном и узком саду кенсингтонского дома росло восемь грушевых деревьев. Они были высажены по четыре с каждой стороны от когда-то засыпанной гравием тропинки, и гравий до сих пор кое-где похрустывал под ногами, хотя большая часть тропинки заросла травой. По дому вот уже несколько недель сновали плотники и маляры, и теперь только сад выглядел таким, каким был при тетке Грэйс. Он густо зарос травой и крапивой, а на стене флигеля с маленьким витражным окошечком в двери остался восьмидесятилетний скелет покрывавшего ее когда-то плюща. Грэйс провела все лето, занимаясь тысячью разных не терпящих отлагательства дел и стараясь не смотреть вверх на ветви деревьев, где пугающе крупные вороны свили свои гнезда на опасно близком расстоянии от голов проходящих под ними людей. Таниэль, обычно очень деятельный во всех других случаях, странным образом не желал ни в чем принимать участия. Даже в холодные дни он, как правило, сидел в саду со своим японским словарем, прижав камнем страницы и предпочитая не заходить в дом, когда же Грэйс заговаривала с ним на эту тему, он что-то бормотал себе под нос и находил для себя какое-нибудь иное занятие.