— А почему вы не смогли с ними договориться? Ведь можно же сесть и всё обсудить.
— Не знаю почему, мой дорогой Ариэль. Моя работа — война, а не переговоры. Я, кстати, видел, как великолепно ты фехтуешь. С кем вы там сражаетесь?
— Ни с кем. Нас учат фехтовать… на всякий случай.
— Наш мир как раз и есть такой случай.
Они разговаривали, лёжа на кроватях. Жан подробно объяснил Ариэлю смысл и предназначение денег. Ариэль так и не понял, почему нельзя отдавать друг другу плоды своих рук безвозмездно, но принял эту непостижимую особенность внешнего мира, как есть. Пытаясь осмыслить новую реальность, он на некоторое время замолчал, а вскоре услышал жизнерадостный храп своего нового друга. Ариэль улыбнулся и сел на кровати. Спать совсем не хотелось, он чувствовал себя совершенно бодрым. День выдался не такой уж и тяжёлый, он был готов к гораздо более серьёзным перегрузкам. Они с Жаном так и не успели договориться, кто дежурит первый, и вот вопрос решился сам собой. Он радовался тому, что некоторое время сможет побыть один, хотелось привести впечатления в порядок.
Когда Жан сказал, что ночью их могут прирезать, Ариэль не принял его слова в серьёз, решив, что это немного странный местный юмор. И вот теперь он вспоминал лица людей, которые сидели на постоялом дворе, когда они туда зашли. Он понял, что на этих лицах отражалось множество самых разнообразных грехов: лютая зависть к рыцарям, которые по положению были выше их; жадность, то есть стремление к тому, что эти людям вовсе не требовалось, но им этого хотелось; злоба — почти тотальное отрицание другого «я», желание причинять боль окружающим; и даже самолюбование, довольно странное для людей, которым, казалось бы, совершенно нечем было любоваться, глядя в зеркало. Что ещё? Он явно что-то упускал. И вдруг Ариэль осознал: на всех этих лицах отражалась скорбь. Совсем не та скорбь, которая свойственна святым, эти люди сильно страдали от бесчисленных грехов, которые переполняли их души. Они вовсе не были бесчувственными… Они постоянно испытывали боль, пытаясь прятать её за грубостью, за бессмысленными улыбками, за диким смехом. Они не обращали на свою боль никакого внимания, как не обращают внимания на воздух, которым дышат. Сердце Ариэля сжалось от сострадания. Можно ли полюбить этих людей? Очевидно, можно, потому что их души живы, иначе бы они не страдали. Но Ариэль тут же понял, что они действительно могут напасть на них, чтобы убить и ограбить. Это из-за ошибки, они думают, что утолят таким образом свою зависть, жадность, злобу, и им будет уже не так больно, а ведь на самом деле станет ещё больнее. В каком ужасном положении находятся эти люди… Помочь им словами было нереально. Ариэль вполне понимал, что у него нет тех слов, которыми можно победить грех, да ещё сразу же.