— Твой господин что, болен?
— Да, он болен, — торопливо согласился слуга.
— Но ведь он может приказать проводить нас в одну из комнат и покормить?
— Нет, он не может этого.
— Он что, вообще ничего не может? — Жан начал закипать.
— Он может всё, — протараторил слуга, — но он вас не примет, — окошечко опять захлопнулось.
— Болен этот барон, должно быть, на голову, — усмехнулся Жан. — Никогда с таким не встречался. Если я скажу братьям, что храмовников не приняли в рыцарском замке, они просто не поверят. Ну что ж, значит опять нам дорога на постоялый двор.
Искомое заведение сыскалось неподалёку, они поужинали в своей комнате, помолились и уже собирались ложиться спать, надеясь, что шум за стенкой вскоре смолкнет, но не тут-то было. Шум только усиливался, и вскоре к ним в комнату ввалился, сорвав дверь со слабого крючка, пьяный юноша. Он едва держался на ногах, лицо его было весёлым и бессмысленным, дорогая батистовая рубашка залита красным вином, и в руках он держал бутылку.
— Вы не представляете, господа, как я счастлив видеть в этой вонючей дыре благородных рыцарей. Устал от быдла, просто сил моих больше нет. Вы непременно должны выпить со мной. Это божественный напиток. Настоящее кипрское. Такое и король не каждый день пьёт.
Не дожидаясь приглашения, гость бухнулся за стол, и друзьям ничего не оставалось, как только последовать его примеру. Гость, половину расплескав, налил глиняные кружки. Ариэль пригубил вино и сказал:
— Действительно, прекрасный напиток.
— О, я не сомневался, что благородный рыцарь оценит по достоинству это вино. Скажу вам по секрету: оно стоит безумных денег, да мне не жалко. Мне никогда ничего не жалко! — он стукнул кулаком по столу. — А мне и жалеть-то нечего, — он вдруг зарыдал, но вскоре его пьяные слёзы просохли, и он, ехидно взглянув на рыцарей, спросил:
— Вы, должно быть, надеялись получить приют в замке моего папаши?
— Было дело. А он что, ни перед кем не открывает ворот? — спросил Жан.
— Ни-пе-ред-кем, — икнув, заключил повеса. — Знаете почему? Если вас впустить, значит придётся кормить, а еда стоит денег, а денег ему жалко. Он и сам-то порою питается плесневелым хлебом.
— Барон так беден?
— О, что вы, он сказочно богат. Сказочно! — вдруг закричал пьяный юноша и вновь зарыдал, но это опять длилось недолго. — В подземельях его замка стоят семь больших сундуков с золотом, — гость перешёл на таинственный шёпот. — Это не шутка, господа. Я сам видел эти сундуки. Впрочем, это было несколько лет назад. Сейчас там может быть уже и девять сундуков, а то и десять. Мой папаша умеет выжимать золото из грязи, одного только он не умеет — тратить. Сей недостойный рыцарь страдает страшной скупостью. А ведь это грех, господа, да-да, я вас уверяю: скупость — самый страшный грех! От него даже слуги все разбежались, ведь он их почти не кормил, не говоря о жалованье. Остался только один слуга, похожий на него. А ведь у папаши — большие поместья, которые приносят огромные доходы, и все они идут в сундуки. Он просто не в состоянии взять оттуда ни одной монеты. Он даже родному сыну отказал в содержании, я бедствую, господа, я страшно бедствую.