Охранник стал было собирать срезанную им траву в охапку, но Иван Ильич остановил его легким пинком:
— Нет, нет, любезный, оставь. На сенце, на сенце поваляться надобно!
Охранник бросил охапку и отошел на свое место.
Антоний и повар расстелили на срезанной траве несколько тонких цветастых ковров, побросали на них подушки, опустились на колени и принялись вынимать из коробов все необходимое для чаепития, включая конфеты, варенье и восточные сладости.
— Ах, хорошо чертовски! — толстый Иван Ильич повалился на подушки, улегся на бок, подпирая рукой свою большую, круглую голову с широким, красивым лбом и трясущимися розовыми щеками. — Чудесная идея, бригадир! А то эти качания, колебания, потеря точки опоры… О! Послушайте, господа! Какой мне нынче сон приснился!
— Явно что-нибудь про юных армянских мурзиков, — подмигнул мормолоновым веком Лаэрт, ловко садясь на ковер по-турецки.
— Нет, нет! — махнул на него рукой Иван Ильич. — Мне приснилось, что я лечу в самолете!
Все рассмеялись.
— Прекрасный сон, Иван Ильич, — Витте опустился на ковер. — И куда же вы летели?
— В Ереван, — подсказал Лаэрт, громко подмигивая.
— Да какой, к черту, Ереван… нет, я летел в эту… в Аргентину, причем летел с саквояжем, набитым… угадайте чем?
— Гвоздями?
— Это снится частенько, но не сегодня. Нет! Саквояж с умницами, причем с сушеными! Их специально подсушили, чтобы они заняли поменьше места, а по прибытии я должен их опустить в специальный умный рассол, чтобы они, так сказать, разбухли и стали обычного размера.
— Как армянская брынза… — усмехнулся Лаэрт.
Иван Ильич увесисто шлепнул его тяжелой рукой по чешуйчатому колену:
— Эй! Амиго! Далась вам эта Армения! Да, я забил там пару кривых гвоздей, но это не повод третировать меня, черт побери!
— Лаэрт, вы однообразны в своих подколках, — заметил присевший на подушку с папиросой в зубах Арнольд Константинович.
— Я просто шучу, господа! — развел Лаэрт разноцветными руками.
— Зло шутите, — заметил Латиф. — Наша профессия нуждается в деликатности.
— И что же, положили вы умниц в рассол? — спросил Микиток, стоя в распахнутом плаще и с наслаждением вдыхая весенний воздух.
— До этого не дошло, а жаль! — Иван Ильич лег навзничь, зевнул: — Оа-а-а… весенняя слабость. Антош, ты чайку пободрей завари, а то как суслики проспим всю дорогу.
— Я могу заварить Железную Богиню, если вы не против, — ответил Антоний.
— Никто не против, — ответил бригадир.
Подошел Серж с ржавым мастерком в руке, молча показал его.
— Еб твою бодэгу бэй… — затрещал бровями Лаэрт.
— Мастерок! — взялся за пенсне Иван Ильич.