Сюзетта подождала, пока Ханна не скрылась в доме.
– Я уж боялась, что ты забыл.
Алекс вздохнул, и выражение его лица стало тревожным.
– Нет. Я лишь пытаюсь ничего не омрачать. Не хочу, чтобы она знала, что я на самом деле думаю.
– И что же ты на самом деле думаешь?
Он только покачал головой, и хотя Сюзетте отчаянно хотелось узнать ответ на свой вопрос, она слишком его любила, чтобы давить на больные места.
– Все было замечательно. Я имею в виду эти выходные. Я сфотографировала рисунок.
Он кивнул, но все еще был погружен в свои мысли и, может, даже сожалел, что намекнул на скверные мысли о дочери. Атмосфера тут же сделалась тягостной, как на похоронах. Они потягивали вино и не говорили друг с другом до тех пор, пока с рисунком в руке не вернулась Ханна.
– Готова?
Алекс убрал их с дочерью стулья, чтобы они могли встать на безопасном расстоянии от пляшущих языков пламени.
Сюзетта поставила бокал, уперлась в подлокотники стула, чтобы сохранить равновесие, и поднялась на ноги.
– älskling! – бросился к ней Алекс.
– Я тоже желаю стоять.
В действительности же ей весь вечер хотелось только одного – отодвинуться от костра. Ноги, все еще перебинтованные и в толстых носках, болели уже не так, как раньше, поэтому выпрямиться и встать было приятно. Алекс отодвинул в сторону стул жены, поднял ее бокал, протянул ей и взял под руку.
– Ты в порядке?
– Да, все хорошо.
Если что, она сможет бежать. Это лучше, чем оставаться на стуле.
Алекс вернулся на место и встал напротив, держа в одной руке бокал с вином, а в другой – палку. Ханна сжимала рисунок и смотрела на отца в ожидании распоряжений.
– Мы собрались здесь в Вальпургиеву ночь, чтобы отправить Мари-Анн обратно в ее царство…
Он говорил глубоким, будто у жреца, голосом. Сюзетта подавила в себе нездоровое желание улыбнуться; теперь она вовсе не была уверена в том, кто из них троих больше нуждается в помощи специалиста. Алекс оказался гораздо лучшим актером, чем она могла предположить, – то, чем они в данный момент занимались, было умопомешательством, – но он играл свою роль честно и мрачно. Может, оно того и стоит, если Ханна действительно разорвет свою связь с Мари-Анн. Сюзетта надеялась, что в один прекрасный день девочка заговорит собственным голосом.
– Мари-Анн старалась быть подругой нашей дорогой девочке, но оказалась слишком озорной, а Ханне не нужна подруга, от которой только одни неприятности…
Казнь и похороны невидимой подруги их дочери. Чтобы скрыть охвативший ее приступ нервного смеха, Сюзетта закашлялась. На мгновение она почувствовала, что земля качается у нее под ногами от избытка шампанского и вина, но быстро взяла себя в руки. Ей казалось правильным в этой торжественной обстановке стоять, и она не хотела испортить церемонию.