По утрам Ханна чаще всего проводила время с женщиной, часто носившей одежду в тон своим рыжим волосам. Ее имя начиналось на букву «М», и девочка звала ее Мандаринкой. Женщина сыпала фразами вроде: «Когда при мне кто-то плачет, мне становится грустно». Ханна в ответ должна была хлопнуть ладошкой по одной из двух лежавших перед ней карточек с надписями «Правда» и «Ложь». Чаще ей требовался третий вариант, например, «Это не имеет ничего общего ни с одной карточкой». И в итоге хлопала по той, на которой было написано «Ложь».
Я чувствую радость, когда мама меня обнимает. «Ложь».
Мне очень часто бывает грустно. «Правда». «Ложь». «Правда».
Я себе нравлюсь. «Правда».
Я легко завожу друзей. «Ложь». «Правда» – если учесть Скога. Но она знала, как мыслили взрослые. Они любили видеть лишь конкретные, осязаемые вещи, лежавшие прямо перед ними. Поощряли воображение, но ненавидели все воображаемое. Ханна знала: они даже понятия не имели, какой податливой могла быть реальность. Она катилась на глазах у девочки волной, и та могла выбирать, оказаться внутри нее или же за пределами. Родители и школа стремились загнать ее внутрь, так им было легче, к тому же они напрочь забыли, что такое плыть к другим горизонтам. И именно поэтому отослали из дома. Она не думала, что ее поступки так уж выходили за рамки «хорошо/вполне нормально». Но теперь поняла, что другие так совсем не считали.
Тем не менее «Маршз» казалась ей несправедливым наказанием.
Вот тебе и фея Беатрикс, крестная мать. В конечном счете – злобная ведьма.
Играя, она обнаружила, что может уйти, ускользнув от наблюдения, и это ей понравилось. Однажды, когда Коричневые Зубы отвлеклись, чтобы помочь другой воспитательнице справиться с агрессивным мальчиком, Ханна улизнула с игровой площадки и двинулась вниз по холму. Ей хотелось миновать лес, потом луг, выйти на дорогу и ринуться вперед – вполне возможно, ей вот так удалось бы добежать до самого дома. Но она не могла уйти без Скога. Однако за деревьями, по крайней мере, можно было спрятаться. Перед ней маячил толстый черный ствол, она нырнула за него, чтобы отдышаться и решить, что делать дальше. Но вдруг увидела там девочку, постарше, с лицом мопса и руками, исполосованными бледными шрамами.
Мопсиха вскочила на ноги, схватила Ханну за руку – сильнее, чем когда-либо мама, – и развернула обратно в сторону игровой площадки. Ханна замерла в нерешительности, заинтересовавшись морщинами на лице девочки, шрамами на руке и их общим стремлением к уединению.
– Это твои родители постарались? – спросила Мопсиха, показав подбородком на запястье Ханны, на котором красовалась все та же повязка.