Бесс молчал, глядя куда-то мимо собеседника.
— Никого не встретил по дороге в подземелье? — спросил он наконец.
— Нет.
— Так и знал: этот демон способен быть невидимым. Я его упустил… Что слышно о префекте провинции?
— Третьего дня, пока ты лежал ни жив ни мертв, императорский префект отбыл из александрийской бухты на корабле, идущем в Рим, предварительно передав все дела преемнику, — отрапортовал бритт — и вдруг осекся: — Погоди! Не хочешь ли ты сказать, что…
Фракиец молча кивнул.
Философ и пират переглянулись.
— Дерьмо Плутона! — выругался бритт. — Так Осторий выжил благодаря тому, что в него вселился Бхагал? Боги, но как?!
— Это не важно, — отрезал Бесс. — Важно то, что я должен его убить. Но теперь это невыполнимо: он уже далеко, а я здесь, прикован к больничной постели.
— Клянусь Асклепием, я помогу тебе исцелиться, — уверенно проговорил Эсхил. — Но чтобы это произошло как можно скорее, ты должен слушаться меня во всём. Даешь слово?
— Слово, старик, — ответил Бесс-Фракиец, сжав протянутую руку философа.
* * *
Последовали дни и недели восстановительных процедур и приема различных лечебных снадобий. Эсхил и помогавшая ему египтянка, Нофрет, пичкали воина лекарствами днем и ночью, решали за него, когда ему спать, а когда бодрствовать, определяли, что ему принимать в пищу и чем утолять жажду. Фракиец испытал на себе самые передовые средства греческой, персидской и египетской медицины, да и без магии, похоже, тоже не обошлось. Ведомый заветной целью, воин выполнял все предписания врачей, стоически перенося любые тяготы и лишения. Результат не заставил себя долго ждать: раненый быстро пошел на поправку. Вскоре после того, как встал на ноги, он начал восстанавливать собственные силы. Стал выполнять физические упражнения из гладиаторской подготовки, просыпался с рассветом, ранним утром бегал по Канопику, главной улице Александрии, понемногу возвращался к занятиям панкратионом и боем на мечах, в которых ему помогал верный Брут, а на закате — плавал в море, затем ужинал, принимал лекарства и отправлялся спать, чтобы наутро начать снова. Всё это он делал с холодным лицом живого трупа, ведомый лишь жаждой мести, и редко говорил фразами длиннее трех слов, однако в силе прибавлял с каждым днем.
В один из таких дней, вернувшись как-то с пробежки в Серапейон, Бесс встретил во дворе Эсхила, который чертил какие-то фигуры и линии на песке. На лице философа читалось мысленное напряжение, высокий лоб был наморщен, глаза сосредоточенно следили за изображением, мудрец что-то беззвучно бормотал себе в бороду. Эсхил даже не взглянул на вошедшего — настолько был поглощен собственным занятием.