Я понимал, что мой приказ "проучить убедительнее" был выполнен с лихвой. Поэтому я приказал забрать у Гехта оружие (как бы чего он сдуру не наделал), а его самого посадить в отдельный окоп и приставить охрану. Получилось что-то вроде гауптвахты.
До утра его, дрожащего от страха и пережитого, продержали там, а назавтра я имел с ним продолжительную беседу, от которой, честно говоря, не получил никакого удовлетворения (хотя от наглости Гехта не осталось и следа). Просто мне никогда еще не приходилось иметь дело с таким патологическим трусом. Командиру отделения я приказал вернуть ему оружие, но на все время пребывания в батальоне установить за ним наблюдение.
После этого случая Гехт перестал прятаться во время артобстрелов, и мне показалось, что он переборол свою трусость. Тогда я вспомнил кого-то из классиков, говоривших, что первая, даже ничтожная, победа над собой - это уже хотя и маленький, но все-таки залог будущей стойкости. И я надеялся, что уж он после этого события, если не будет ранен, отбудет все свои три штрафных месяца полностью. Правда, этому моему предположению не суждено было сбыться.
Надо отметить, что в этом, сравнительно длительном оборонительном периоде боевых действий было хорошо налажено и снабжение, и работа полевой почты, и всякого рода информация. Нам регулярно доставлялись, хоть и в небольшом количестве, даже центральные газеты "Правда", "Звездочка" (как называли "Красную Звезду"), "Комсомолка" и другие, а письма даже из далекого тыла приходили (мне, например, от матери и сестрички с Дальнего Востока), хотя иногда и со значительной задержкой, но всегда надежно. Кстати, здесь я получил от родных письмо, надолго поселившее в моей душе горечь потери, о том, что мой самый старший брат Иван, на которого я был очень похож и который был во всем примером для меня, погиб на фронте еще в 1943 году...
Со смешанным чувством, в котором все-таки было больше радости, чем досады, мы встретили известие об открытии, наконец, союзниками давно обещанного второго фронта. Три года ждали - наконец дождались. Если бы не двухлетние отговорки и проволочки, сколько бы жизней наших воинов и советских людей, погибших на оккупированных территориях и в концлагерях, могло бы быть сохранено! А теперь всем было ясно, что наше продвижение на запад стало уверенным и необратимым, и для Советского Союза такой острой необходимости во втором фронте, как год-два назад, уже не было. Но... "дареному коню в зубы не смотрят". И на том спасибо!
Произошло это, как известно, 6 июня. Тогда и на фронте мы не забыли, что это день рождения нашего великого Пушкина. Я, конечно, помнил, что это еще и день рождения моей любимой, Риты, которая со своим госпиталем, где она служила медсестрой, была на этом же, 1-м Белорусском, фронте. Письма от нее приходили быстро, значит, была она где-то недалеко. Да мы еще условились обманывать военную цензуру и сообщали друг другу места, откуда отправляли письма. Делали мы это так: в письме сообщали, с кем встречались или кому передаем приветы и из первых букв имен или фамилий составляли название пункта дислокации. Например, если я получаю приветы от "Сони, Лены, Ухова, Царева и Коли", значит, госпиталь находится в Слуцке. И цензура ни разу не разгадала нашей хитрости.