— Руда, обо мне говорят, что я предал, не верь этому и скажи об этом товарищам. Зачем только они так долго там оставались!
Передаю дословно сказанное им.
Радость, вызванная мощным наступлением Красной Армии и заключением Чехословацко-Советского договора, придавала новые силы. Случаи саботажа военного производства участились. Несмотря на то, что на заводах работали по одиннадцать — двенадцать часов, производительность труда падала. Это было немалозначащим фактором. Достаточно вспомнить, что промышленность Чехословакии еще до войны достигла такого потенциала, что вполне могла вооружить миллионную армию. Снижение производительности труда на 30–40 % являлось весьма чувствительным ударом по немецкой оборонной мощи. Самой действенной формой саботажа считалось производство некачественной продукции. Не только мы знали, но затем и фашисты убеждались, что на фронт идет оружие, из которого зачастую нельзя стрелять.
Коммунистическая партия оказывала большое влияние — порой недостаточно оцененное — на так называемых тотальников. Наши коммунисты и в Германии призывали людей к активным формам саботажа, к тому, чтобы они использовали свой рабочий «опыт» для снижения производительности труда, чтобы вносили в производство хаос и беспорядок.
Вместе с тем из Германии бежали чешские рабочие, почти половина людей тайком возвращалась домой. Частые бомбардировки немецких городов создавали благоприятные условия для этого. Особенно молодежь умело использовала налеты авиации и разбегалась. Нам катастрофически не хватало оружия.
— Дайте оружие! — говорили товарищи.
Но его у нас самих не было или было очень мало. Взрывчаткой служил динамит, который время от времени удавалось доставать. Как мы завидовали югославам, полякам и другим народам, сражавшимся с оружием в руках! Последствия мюнхенской капитуляции давали себя знать и в данном случае. Мы понимали, что только Советский Союз может нам помочь. Как можно скорее необходимо было наладить радиосвязь с Москвой.
Радиостанция была на попечении Эды, но работа не двигалась. Более того, уже несколько недель я не имел о нем никаких сведений. Я очень обрадовался, когда мне сообщили, что Эда жив и здоров и хочет со мною встретиться.
— Хорошо, что ты здесь, — приветствовал я его. — Рассказывай, где был, что делал?
— Товарищ Млейнкова сообщила мне, что Тонда арестован. Я немедленно покинул квартиру. К счастью, перед этим я встретился здесь, в Праге, с одной своей знакомой из Либерце, за которой когда-то ухаживал. Вспомнил, что фамилия ее Шварцбахова. С ее помощью перебрался в Подебрад.