Сантош выехал из Катманду рано утром. Они договорились с отцом, что будут поддерживать связь. Джайя предлагал ехать с ним, но тот категорически отказался. Сантош считал, что отец будет полезнее здесь, в столице, если придётся привлекать полицию и ещё раз пожалел, что Таши ушёл в горы. Всю дорогу он гнал, как сумасшедший. И всю дорогу ругал Машу вслух, громко; распоследними словами клял её самоуверенность, гордость, её неверие к его словам, нежелание уступить, подчиниться. Иногда горло перехватывало спазмом, и голос срывался, он замолкал, а потом принимался молиться всем богам одновременно, а после проклинал их за равнодушие и жестокость. Он гнал по обочинам и кукурузным полям, объезжая неторопливые повозки, запряженные парой буйволов, бешено сигналил, требуя от велосипедистов и рикш уступить ему дорогу. Пот заливал ему глаза, но он лишь досадливо стряхивал его.
А потом он заблудился. Он так был уверен, что в Кундеботы ведёт только одна дорога, что ехал и ехал, не останавливаясь, никого ни о чём не спрашивая, страшась опоздать, не успеть. Он никогда не забирался так далеко к югу от Катманду, пока, вдруг, не понял, что заблудился. Широкая дорога уже давно превратилась в узкую грунтовую, разбитую после последних дождей. Только сейчас он заметил, что горы отдалились, а впереди лежит равнина. Преодолевая свой страх, Сантош остановился, вышел из машины, остановил одну из скрипучих повозок, влекомых лениво жующими волами. Крестьянин, дремлющий на мешках с рисом, сначала не понял, чего от него хочет этот хорошо одетый господин. Потом растерянно махнул рукой куда-то назад: — Кундебоды? Я не знаю, где это. Здесь его нет, и поблизости тоже. Я всю жизнь живу, — он назвал какое-то селение, Сантош пропустил его название мимо ушей, — но никогда не слышал о Кундебоды. — Сантош бегом вернулся в машину, стал разворачиваться — и застрял в глубокой колее. Ревел мотор, колёса крутились в жидкой грязи… Двое крестьян, не торопясь, стали выпрягать своих волов. Машину развернули, вытащили на сухой участок. Сантош торопливо сунул каждому из них по нескольку рупий и выжал акселератор… Теперь к проклятиям в адрес богов добавились и в свой собственный. Он думал о своей любви, обрушившейся на него внезапно, как лавина в Гималаях, и он барахтался, не в силах ей противостоять, понимая, что вся его размеренная и упорядоченная жизнь летит в пропасть. Он страшился думать, отгонял от себя мысль, что может случиться ужасное и с трудом удерживал в себе зверя, который рвался на волю, чтобы бежать, найти врагов и с рычанием рвать их на части.