Оставив коробку на столе, хотела уже уйти. Но он остановил меня.
— Мне нужна будет помощь. До розетки не дотянуться самому, подать кое-что, мелочь вроде…
— Хорошо, после ужина, ладно?
— Ладно. Я сегодня решу вопрос со столовой, если ты не против возить меня.
— Я предложила сама.
Уже выходила, когда он спросил меня:
— Маш, ты предложила потому, что жалеешь меня?
Я прислушалась к себе и честно ответила: — Завидую.
Я не врала ни капельки, честно думая, что физическая травма переживалась бы легче. Сейчас же все мои незажившие шрамы и рубцы были на душе или сердце. Или в мозгу. Болело везде. И кровоточило. Я проплакала весь тот день, когда уехал дед. Можно было не сдерживаться… Вот я и не сдерживалась.
Вспоминала Сашу, моего Сашу, а не того, испятнанного чужими поцелуями, чужого уже. Мой Саша любил меня больше жизни, не мог насмотреться на обыкновенную меня, налюбоваться. Оторваться сутками не мог от меня, отойти. Вспоминала, как прикасался ко мне — осторожно, нежно, ласково, а потом жадно, вжимая в себя, выпивая поцелуями до донышка, доводя до изнеможения, до счастливой, блаженной усталости, почти беспамятства… Не мог же он так притворяться, что же изменилось, почему? А каким он был с ней? И какая она, если двое суток… Руслан говорил, что красивая…
На следующее утро вышла в столовую опухшая, напялив солнцезащитные очки. Моя соседка ни о чем не спросила, я была ей благодарна за это. Потом уже плакала каждую ночь, специально вспоминая наши дни и ночи в подробностях. Нужно выплакать все это. Наверное, если думать о чем-то часто — скоро думать об этом станет привычно и не так больно. Наверное…
Мой личный сексуальный маньяк, моя приставучая жадина… Где-то там — в лесу, строили нам хороший дом. Где-то там мы должны были жить вместе. Не только по выходным, а каждый день. Вместе работать, готовить еду, гулять, спать, любить друг друга до потери сил, спорить о том, какое имя лучше для дочки… для сына… Растить их. Уходило из души, оставалось в прошлом что-то такое большое, чистое, светлое… Вытесняя, вырывая с кровью все это, там прочно обосновалась тяжкая обида, разочарование…
На ночь застилала подушку полотенцем. Утром отстирывала от слез и соплей, потом сушила на батарее. И думала, что может так и лучше — что это случилось сейчас, а не когда бы они появились — дети. Тогда мы плакали бы втроем… Днем было немного легче, днем я отвлекалась, но это состояние, ощущение, что что-то давит, пригибает меня к земле, не проходило.
После ужина зашла в пятнадцатый номер. Предварительно постучала, и мне пришлось подождать несколько длинных многозначительных секунд. Диетсестра собирала поднос и даже не повернулась ко мне. Я извинилась и сказала, что зайду позже. Было неловко. Выходя, не реагировала на слова Жени о том, что он уже поел. Это хорошо, что поел. Теперь очередь десерта. Да и нет у меня никакой срочности.