Мое платье было готово. Мама оставила мне свой жемчуг, жалея, что убор немного не по возрасту. Мы решили заняться подбором украшений по ее приезду, а еще она собиралась присмотреть что-нибудь за границей. Обувь, шаль, перчатки, духи — все лежало передо мной в ожидании праздника. Брат собирался забрать меня непосредственно перед балом. Он сам ехал со службы уже при параде. Там у них были созданы для этого все условия, а парадную одежду он хранил в личном кабинете.
Соседка — парикмахер сделала мне прическу на дому. С макияжем я справилась сама и сейчас рассматривала свое отражение в небольшом настольном зеркале. Я так и не набрала свой прежний вес и оставалась худенькой и хрупкой на вид. Волосы, частично поднятые и уложенные на голове, легкими локонами обрамляли бледное лицо, опускаясь на плечи. Брови с легким изломом я подправила, и выглядели они безупречно. Ресницы пушистым веером поднимались к бровям. Глаза в этом освещении казались темно-серыми. Губы я не стала красить вообще, только слегка увлажнила блеском. Я не собиралась там морить себя голодом, а бесконечно поправлять помаду не хотелось. То, что я видела в зеркале, не могло не понравиться, и я вспомнила слова брата о моей низкой самооценке. Возможно, он и прав. Я была вполне себе привлекательна, хоть и не ослепительно, как некоторые, и Жучка из будки постепенно отползала в туман.
Платье село идеально и не стесняло движений. Жемчуг на шее и в ушах имел золотистый оттенок. Духи. Шаль на плечи. Брат ждал меня внизу у машины.
Спускаясь по лестнице, я не находила в себе ощущения ожидания праздника. Не было приятного волнения, беспокойства от желания соответствовать и нравиться. Я просто шла на мероприятие. И к брату вышла с выражением сомнения и растерянности на лице. Сейчас он чего-нибудь ляпнет, рассмешит или рассердит меня и все придет в норму. Это же Мишка. Я с жалким щенячьим ожиданием уставилась на него. Миша молча открыл мне дверь, подождал пока я сяду, прикрыл ее и сел за руль. Ехали молча. Только предлагая мне руку при выходе из машины, он еще раз внимательно посмотрел мне в лицо, улыбнулся и сказал: — Порода чувствуется, не дрейфь.
Мы вошли внутрь здания, и все закрутилось: приветствия, знакомства, новые лица. Звучала негромкая классическая музыка. В отдельном зале был накрыт фуршет. Потом присутствующие прошли в бальную залу. Частично рассевшись на мягких оттоманках, частично — стоя, выслушали речь Предводителя. Меня и еще нескольких девушек представили присутствующим — мы слегка выступали из толпы, делая книксен. Потом были танцы. Меня вел в вальсе приятный молодой человек. Он деликатно держал меня на расстоянии от себя и вальсировал безупречно. Я чувствовала надежность его поддержки и слегка прикрыла глаза. Ощущения обострились. В груди поднималась удушающая волна, в ноздри повеял запах королевского бала — духи, воск паркета, приятный аромат дорогой натуральной кожи офицерских сапог и ремней, ветерок, налетевший из цветущего парка и ворвавшийся в открытые двери террасы. Я вспомнила аромат Ромэра — свежий и едва уловимый, почувствовала жесткое шитье золотого эполета под рукой. Вспомнила требовательность его объятия и услышала сдавленный вздох. Витой шнур аксельбанта стоял перед моим мысленным взором и опять он расплывался у меня в глазах. Я распахнула их — в них плескалась паника. Страшная тяжесть поселилась внутри. Я поискала брата и увидела, что он ведет в танце одну из дебютанток, милую темноволосую девочку в белом платье. Это была красивая пара — брат на целую голову возвышался над ней, поддерживая за талию одной рукой, а вторую заложив себе за поясницу. Девушка кружилась с ним, слегка откинувшись назад, держа левую руку на отлете и придерживая платье. Красивое лицо брата склонялось к ней, он что-то говорил, улыбаясь. А у меня сердце плакало от чувства необратимой утраты.