Сейчас, правда, стало тяжело. Бабушка умерла от старости, а мама замерзла в степи. Все говорили, что по дурости… я так думать не хотела.
Бабка Мокрея была младшей сестрой моей родной бабушки, но тоже уже старой и больной. Тяжелый труд без мужиков в доме старил женщин раньше срока, сгибал спины, скрючивал пальцы.
Но даже если бы и не висело это проклятье над нашей семьей, то меня, скорее всего, за мужа все равно не взяли бы — я была некрасивой. Не вышла ростом, не обросла округлостями. Мои косы цвета ржавчины смотрелись диковиной и нелепостью — все сельчане были черноволосыми, кроме нескольких привезенных издалека светловолосых невест. Глаза как будто не подкачали — были привычного для односельчан темного цвета, но вот незадача — все лицо, да и тело всплошную усыпали яркие веснушки. Я ходила конопатая круглый год, а не только по весне. У других аккуратные конопушки выскакивали на носу только под яркими лучами солнца, а меня щедро раскрашивали и хмурая зима с осенью.
Бабка звала меня не просто так — пора было вынимать из печи хлеба и сажать туда пряники. Такие пряники умела печь только я. Меня часто просили научить, открыть секрет, но я молчала. Придумала же как-то я, вот пусть бы и они сами сообразили — не так это и трудно. Пряники были медовыми. Только вот, сколько бы меда ни клали в тесто другие стряпухи, запах его терялся с выпечкой — прогоркал, а тесто становилось тяжелым и липким. Я же выкладывала горячие пряники на полотно и только потом щедро смазывала жидким медом сверху. Когда он чуть впитывался — покрывала взбитым с кленовым сахаром куриным белком. И летний аромат меда так и оставался живым — пряным, острым.
Я сегодня промыла косы, расчесала их костяным гребешком до сухого треска, потом заплела с синей лентой. Из печи пальцем набрала сажи и подчернила брови, тоненько подвела их мизинчиком — мне так нравилось больше. Потом еще постараюсь мелкой мукой присыпать веснушки и губы покусаю, чтобы горели алым. Свежий вышитый передник на рабочее платье — вот и все, что я смогу сделать, чтобы постараться понравиться.
Скоро за свежими пряниками, которые я пеку два раза в седьмицу, заедет он. Есть люди, которые не могут долго жить без сладкого — он, видно, из таких. Я всегда оставляю их для него, чтобы знал — к нам можно заехать в любой день.
Он такой… просто не отвести глаз. И я опять смотрю, не отрываясь, как легко он соскакивает с коня, идет к нам в дверь, придерживая саблю у ноги. Он высокий, но не грузный и тяжелый, а сильный и гибкий. У него крепкие красивые руки — мне нравятся такие. На подушечках пальцев и ладони — костяные воинские мозоли. Я один раз взялась за его руку — поинтересоваться, спросить. Провела пальцем по твердой, ороговевшей коже и сердце замерло от какой-то сладкой муки. Не хотелось отпускать его руку, так не хотелось… А он рассмеялся, погладил меня по голове и спросил пряники.