— Посмотри, Ташенька, все почти новое. Мамка твоя укладывала, травами пересыпала… у меня нюха уже не стало, ты нюхни сама — чем пахнет? Я свое когда-то резедой сухой перекладывала.
— Ромашка, кажись. Может, что-то еще… а что ты вытащила все это, зачем?
— Готовить тебя будем, деточка. Как же невесту да не принарядить?
— Бабушка, ты как скажешь… какая из меня невеста?
— Такая, как и положено, — спокойно перебила она меня, — чистая и нетронутая. Пришла твоя пора, значит. И что же с этим сделаешь?
— Бабушка, он толстую Сташу к себе звал. А я маленькая и худая — не приглянулась ему раньше, хоть и старалась изо всех сил. Так что же ты?
— Ташенька, если прогонит, то просто уйдешь. Хоть будешь знать, что все сделала, что смогла. Чтобы не жалеть потом всю жизнь, — тяжело вздохнула бабка, — заноси корыто. Искупаю тебя с ромашкой, чтобы уж в одно… Пойдешь, девонька, чуть раньше Сташи. В светлых сумерках, а не по ночи. Станешь у калитки и подождешь — ему скажут, что ты уже на месте, а там уже ему решать. Всегда они решают — мужики. Если совсем глаз у него не стало… не захочет тебя, то тут уж ничего не поделаешь… так тому и быть.
Так мы все и сделали — я искупалась, волосы высушила у печи, вычесала до сухого треска, заплела в косы, надела ту одежду, что приготовила мне бабушка и стала ждать сумерек. Молилась только Силам небесным, чтобы дали его мне, чтобы не отступились от меня.
У крепостной калитки снег был вытоптан до мерзлой земли, и я тихонько приплясывала на ней от холода — ждала. Дежурный стражник видел меня, но не вышел и ничего не сказал. Я тряслась от страха, сильно боялась, что сейчас подойдет Сташа — темнело уже. Я тогда молча уйду, и как потом в глаза ей глядеть буду — не знаю. А только ей такой жадной быть нельзя. Мне же не нужно много — только одна ночь, а потом как он скажет. Она подружке хвасталась, что уже дважды была у него. Глупая какая… кто же о таком рассказывает? Ведь у Свири язык без костей, разойдется слух — осудят ее. Сташа — не я, это мне можно вот так, не таясь — без замужества. Но она ему понравилась, значит… может и прогонит меня, я же не…
Калитка распахнулась, и вышел он. Мысли остановились, и сердце замерло… я затаила дыхание, глядя в его глаза. Он ничем не показал, что не доволен заменой, лицо не дрогнуло, будто ему все равно было кто перед ним. Но главное — не прогнал, взял за руку и повел внутрь. Меня подташнивало от волнения, в голове молоточки стучали, и сама счастью своему не верила — не побрезговал, надо же… Вспомнилось, как наставляла бабка Мокрея: