Пока генерал-разведчик «шпионил» в Берлине, сотник-диверсант рассказал немало интересных историй, приключившихся с ним за два года погонь и перестрелок с рейнджерами армии САСШ.
От первой встречи с царём-батюшкой. вручившим Сыромятову погоны есаула, и орден Святого Георгия, молодой, двадцативосьмилетний офицер, огонь и воды прошедший, десятки раз смерти смотревший в лицо, едва не лишился чувств, так сильно почитал казак государя и царствующий дом. Но собрался с силами, прошёл и испытание трубами медными, после чего получил от императора задание секретное. К моменту заключения мира Сыромятов отобрал две с половиной сотни бойцов, как из казаков, так и из обычной пехтуры, которые по его мнению более всего подходят к той миссии, которую предстоит свершить Особому Эскадрону. Отбирал Никита народ по одному ему ведомой «решимости во взоре». Ладно, специалисту видней. Наконец то появился персональный Судоплатов. Разумеется, все калифорнийцы из «старой гвардии» были обучены и с ножом и с саблей управляться, да и стреляли отменно. Но они были ЗАЩИТНИКАМИ, за царя жизнь отдать готовыми. А Сыромятов — чистейший «нападающий», тут даже навыки на войне приобретённые не так важны. У Никиты мозга по другому работают, иначе чем у остальных хроноаборигенов. Взять к примеру Андрей Дмитрича Мезенцева, уже полковника. Всем хорош и замечателен, но — чистоплюй! Опять таки в хорошем смысле слова чистоплюй. Или Образцов, на что казалось бы Сергей Вениаминович должен быть прожжённым циником, коль полжизни почти прожил как нелегал-разведчик. Ан нет — тоже начинает думать, как должно поступить, как не должно. Нарушит нормы и правила ради процветания державы, так мучается потом, не спит, переживает. А сотник Сыромятов прирождённый диверсант, и ведь никто не учил, никаких курсов парень не проходил — самородок! Ему и предстоит учинить громкие провокации, дабы Северо-Американские Соединённые Штаты разорвали мирный договор — либо ударили по мексиканцам, либо просто вошли в зону контролируемую миротворцами.
Интересно получается. Здесь понятие международного миротворческого контингента дипломаты впервые услышали от Горчакова, но Александру Михайловичу этот термин я «подкинул», правда запретив упоминать автора, хватит и славы поэта песенника. Князь в Берлине отработал почти идеально: сумел обаять европейцев, расположил к себе американскую делегацию, стал кумиров прусских и французских газетчиков. Из десятков пояснении Горчакова о ходе переговоров у всех складывалось впечатление — Париж и Санкт-Петербург вот-вот заключат военный союз, так тепло однокашник Пушкина отзывался о прекрасной Франции и ее мудром правителе…