— Ясно, сговорились братья, — маменька недовольно поджала губы.
Но в итоге Александра Фёдоровна сменила гнев на милость. Ещё бы — любимчик Сашенька остаётся наследником, а несносный Константин не мечтает о короне, жаждет уехать в Москву и жить вдали от родителей, строить железные дороги. Так Костя всегда был букой, с первых месяцев жизни, как будто чужой ребёнок, как будто не ей рождённый…
Заполучив в союзники императрицу, удалось и Николая Павловича убедить побольше отдыхать, меньше думать о проклятии тамплиеров и каждодневно заботиться о собственном здоровье. Очень помогла Варвара Нелидова, искренне нахваливавшая императору Александра и Константина — выросли сыновья то, молодцы какие, настоящими помощниками стали в делах государственных!
Варвара Аркадьевна рассказала, взяв страшную клятву о неразглашении, что как только завершился мой заокеанский вояж, государь император понял — пора, пора старшим сыновьям передавать бразды правления Россией. Новое время, новые люди должны рулить державой. Но. жаль было государю своих верных соратников, которых Саша с Костей непременно задвинут. Оттого и мучился старик. Да. старик, теперь точно старик, очень уж резко сдал папенька. Всё-таки не исключаю, что подтравливают его понемножку шептуны и лизоблюды.
Закралось даже подозрение, что так стараются «мои» кержаки. А что — самое время, у Саши нет наследника, всё на мне сходится. Придворной то камарилье Александр выгоден, но никак не Константин Неистовый. Ладно, будем думать…
Но особо долго думать не пришлось. Папенька, ослабленный бессонницей и пиявками, второго апреля 1850 года (хорошо хоть день выждал) с почётом проводил Карла Васильевича Нессельроде на заслуженный отдых и сделал Александра канцлером Российской империи.
Пару месяцев Петербург бурлил, слухи разносились самые невероятные. Вплоть до того, что старшие сыновья заточили государя и диктуют больному отцу все решения. И где. интересно, заточили, когда Николай Павлович продолжал свои ежедневные прогулки по столице, разве что болтуны принимали за конвой офицеров свиты?
В департаментах притихли, ожидая богатырского замаха «новой метлы» и тихо радуясь, что цесаревич очень даже неплох и мягок в сравнении с братом. Так на то и был расчёт, я сразу после памятного разговора с маменькой в открытую начал называть Нессельроде маразматиком и даже (в сугубо мужских компаниях) старым пердуном, который давно смердит и для блага державы надо эту падаль поскорее закопать где подальше. Карл Васильевич, наслушавшись от доброжелателей пересказов моих гадостей в его адрес, при встречах пытался корчить мудро-страдальческую физиономию, но удавалось сие почтенному государственному мужу далеко не всегда.