Красная Армия приближалась. Гитлеровцы торопились расправиться с заключенными. Они составили списки смертников. В их число был включен и особо ненавистный фашистам генерал Ткаченко. В ночь на 2 февраля 1945 года смертников вывели на расстрел. Безоружные заключенные набросились на конвой. Все они погибли в неравной схватке.
...На пути к Берлину участник «знаменной группы» 44-й горнострелковой дивизии П. Г. Мягкий проходил чуть севернее Заксенхаузена, лагеря, где продолжал сражаться с фашизмом и погиб его комдив Семен Акимович Ткаченко...
Одним из первых критиков моей статьи о Подвысоком, опубликованной в «Красной звезде», был Владимир Александрович Судец. Мы с ним давно знакомы. В далекие довоенные времена приехал в Москву поступать в военную академию боевой летчик с двумя орденами Красного Знамени (нашим и монгольским) на выгоревшей под солнцем гимнастерке. Он появился среди нас — плечистый, крепкий, затянутый ремнем «в рюмочку». Из-под крутого, могучего лба сверкали большие карие глаза.
Надо ли говорить, что Судец сразу стал кумиром юных мечтателей из парашютного кружка Осоавиахима, к которым принадлежал и я. Но наибольшее впечатление произвел гордый сокол — так в те времена несколько возвышенно именовали летчиков — на первую нашу красавицу, златокосую Галю. Теперь у них пятеро взрослых детей, куча внуков, и я, кажется, самый первый и последний свидетель того, как сплетались первые прутики этого мощного гнезда. Полагаю, что именно потому маршал авиации и проявил тогда повышенный интерес к моей статье и на правах старого знакомого атаковал меня, что называется, с ходу:
— Ты поторопился со статьей об окружении шестой и двенадцатой армий. Спору нет, ты очевидец, но очевидцы, если взялись писать, должны знать материал всесторонне, строить свои статьи не только на тех фактах, которые попали в поле их собственного зрения, а и опираться на достоверные свидетельства других очевидцев. Приходи, я расскажу тебе, как ваша героическая беда смотрелась с воздуха.
Я ответил по-военному:
— Учту, исправлюсь, товарищ маршал! Но прошу вас скорей исповедаться мне за сорок первый год!
И действительно, пора учесть и исправиться. И исповедаться бывалым военным людям тоже пора. Нельзя откладывать это «на потом». У нашего поколения времени в обрез, а о скольком еще надо рассказать!
Маршал был все так же крепок и строен, как при первом нашем знакомстве, только еще шире раздался в плечах. А глаза по-прежнему пронзительны, бас не утратил командирской властности.