«Мы вам не шуты гороховые. Мне это тоже обрыдло, мсье Мельвиль. Сколько можно? Я вам не шут гороховый. Вчера я уже ждал с восьми до одиннадцати. Я ждал, а мсье Мельвиль искал свои запонки. Это твоя вина, что мы не снимаем.
– Что ты хочешь мне сказать?
– Что ты мне осточертел. Я ухожу.
– Тогда фильм не будет закончен.
– Мне плевать».
Я свалил. Но только на время. Из профессионализма и дружбы к съемочной группе я все же согласился остаться, не доев свой завтрак. Несмотря ни на что, я пытался играть хорошо, но чувствовал себя не на высоте: постоянные трения лишили меня стимула. Я еще надеялся, что все уладится, когда несносный Мельвиль меня доконал.
В очередной раз он набросился на моего друга Ванеля, который тоже выкладывался, как мог. Это привело меня в ярость, которую я не хочу больше сдерживать: «Отстань от него. Я не могу видеть, как ты с ним разговариваешь. Я тебя предупреждал, я сваливаю». Но, прежде чем уйти, я свожу счеты. Я быстро подхожу к Мельвилю, срываю с него стетсон и рейбаны и толкаю так, что он падает. И добиваю лежачего: «Ну и на кого ты теперь похож, без очков и сомбреро? На жирную жабу». Я забираю с собой Шарля Ванеля, и мы уходим. Чтобы больше не вернуться.
С отснятым материалом режиссер сумел закончить монтаж своего фильма. Но ему требовалось мое присутствие для озвучания. Между тем мне так и не заплатили за работу, как будто мой уход со съемок ее перечеркнул. Я злился и дал знать Мельвилю, что не приду, пока мне не заплатят. Затянулось это на полгода.
В конце концов долг выплатили, и «Старший Фершо» вышел. Но, как будто над ним висело проклятье, он не снискал успеха, ожидаемого, когда речь шла о Мельвиле.
И в следующие годы я упорно на него дулся. При каждом случае, с любым проектом фильма он пытался связаться со мной. Тщетно.
Я такой, какой я есть, так я устроен, сказал бы Превер, и ничего тут не поделаешь. Я вычеркиваю того, кто видел меня разозленным или обиженным. Это не месть, я ведь действую естественно, без дурных мыслей. Без мыслей вообще. Он для меня больше не существует. Это просто и безболезненно. Боль уже пережита.
Я увидел его еще только один раз, случайно. 17 июня 1972 года я был на стадионе «Коломб» на важном боксерском матче: Карлос Монсон против Жан-Клода Бутье. Когда я устраиваюсь поближе к рингу, мужчина в стетсоне садится рядом со мной и здоровается. Это Мельвиль.
В этот вечер я забываю наши старые распри, радуясь встрече. Я очень хорошо к нему отношусь и бесконечно уважаю. Да и мнение мое о его таланте не изменилось. Для меня это великий режиссер, и его фильмы ему под стать. Примирившись в теплоте боксерского зала, мы обещаем друг другу еще поработать вместе. Мы смеемся. Все хорошо, что хорошо кончается. Или почти: год спустя он ушел от нас. На руках у Филиппа Лабро, его первого поклонника, его приемного сына.