– Вставай все, кто верен революции. Пошел все наверх! Было трудно. Очень трудно было вырвать из апатии людей, осипших от простуды и лени, заставить их снова взяться за привычное дело. Павлухин схватил широкую лопату из листа фанеры, сгребал за борт сугробы снега с палубы. Кочевой срывал чехлы, заледенелые, словно кость, – холодно глянули на божий мир, прощупав полярное естество, орудия крейсера.
Громадный ежик банника с трудом затиснулся в дуло. С руганью протолкнули его в первый раз. Тащили обратно силком: не поддавался, заело от грязи и ржави. Выплеснули на ежик полведра масла. Вставили снова.
– Пошла, пошла, пошла? – кричали (уже азартно). Павлухин, скользя по палубе, тоже налегал на шток банника.
Выскочил шток разом, и сорок человек кубарем покатились с хохотом. Смех – дело хорошее… Глянул наверх – там Кудинов уже метет с сигнальцами снег с мостика. И вот ожила оптика приборов – защелкали визиры дальномера.
– Давай-давай, шпана мурманская! – стали подначивать.
К вечеру все должно сверкать. Корабль медленно преображался. Ваську Стеклова пинками погнали на камбуз, чтобы заварил в кипятильниках свежий чай. Павлухин верил: это только начало; ребята не дураки, самим понравится. И вот один уже стянул с головы шаль, скатал ее потуже, сунул за рубаху.
– Чего это я? – застыдился вдруг. – Словно баба.
– Бушлаты! – покрикивал Павлухин, летая с палубы на палубу. – Оркестр наверх! Давай веселую – жги… Как она называется? – Он забыл, как называется марш.
Вышли музыканты с мордами, распухшими от безделья. Всего четверо. Разложили свою музыку по борту. Капельдудка спросил у Павлухина:
– Из «Мефистофеля» композитора Бойто… можно?
Жужжащий прожектор ударил в небо. Внизу, в машинах крейсера, запело динамо.
Выбрался мичман Носков наверх:
– Машину на подогрев? А проворачивать будем?
– Будем, мичман, проворачивать… Пусть видят: дым!
Между Главнамуром и английским «Юпитером» началась переписка фонарем Ратьера: вспыхивали и угасали тревожные проблески. Эти проблески были узкими, точными, прицеленными. Их могли прочитать сейчас только Басалаго и только адмирал Кэмпен! Наконец Главнамур не вьщержал – и пост СНиС ударил прямо в рубку «Аскольда» сияюще-голубым лучом прожектора.
– Эй! – крикнул с высоты мостика Кудинов. – Главнамур спрашивает: что у нас происходит?
– Сейчас ответим, – сказал Павлухин. – Носовой плутонг – товсь!.. Холостым… прицел… целик… Ревун!
Башня, вздрогнув, осиялась вспышкой огня, и снаряд оторвал угол скалы, нависшей над заливом. Высоко всплеснула вода.
– Я сказал – холостым! – повторил Павлухин в микрофон.