– Еще как надо! – отозвался Юрьев охотно. – Впрочем, мы можем гордиться: Мурман давно автономен, он двигается самостоятельно… Без большевистских нянек!
Ветлинский прислушался к вою метели.
– Оставьте… Нельзя доводить Мурман до положения отдельного от России штаба. – И снова, повесил голову. – Мы вовлечены в работу чудовищных жерновов. Между двумя мирами. Если, Мишель, встать на вашу точку зрения, то она тоже ошибочна: ни Англия, ни Франция не способны удержать Россию сейчас. Необходимо вмешательство такой страны, как Америка, – со свежими, несколько наивными представлениями о мире грядущем, о мире христианском… У вас ко мне дело? – вдруг спросил он Юрьева.
– Один только вопрос: какова мощь крейсера «Аскольд»?
– А такова, что два хороших навесных залпа, и от Мурманска останется лишь кружок на географических картах. Могу дополнить, – засмеялся Ветлинский, – из собственных наблюдений: никого не боятся англичане так, как этого крейсера.
Юрьев цепко, как боксер на ринге, ставил ноги по полу.
– А вы разве не можете распорядиться о сдаче боезапаса?
– Вы – совдеп, вот вы и снимайте!
– К сожалению, – ответил Юрьев, – «Аскольд» выскочил из-под влияния нашего совдепа. И я подозреваю… Да, я подозреваю одного баламута. Но неужели Зилотти не послушается Главнамура?
Не отвечая, контр-адмирал скинул валенки и натянул разбухшие штормовые сапоги. Щелкнул застежками из зеленой меди.
– Я не могу оставаться здесь… угарно. Пойду домой.
Он поднял капюшон на меховике, кивнул острым подбородком и, махнув на прощание рукой, вышел…
Ветлинский вышел!
Басалаго закрыл глаза. Так, словно молился.
– Что с тобою? – спросил его Юрьев.
– Нет. Ничего. Пройдет.
Было тихо, и уютно потрескивали дровишки в печи.
– Сколько времени? – спросил Юрьев.
– Не знаю…
И тут с улицы застучали выстрелы: два… еще два… четыре…
– Палят пачками. – сказал Юрьев. – Может, выйти?
Хлопнул еще выстрел – одинокий, и только выла метель.
– Мне это не нравится, – поднялся Юрьев. – Все-таки я выскочу посмотрю. Я сейчас!
Накинув пальто, он выбежал на темные улицы. Мело, мело…
Под ногами вихрило и кружило. Качались вдалеке, словно волны, округленные сугробы. Зорко всматриваясь в темноту, Юрьев шагал по тропке, пробитой еще с вечера беготнёю прохожих.
Оступился – упал! И рука его с растопыренными пальцами погрузилась прямо в лицо человека, лежавшего перед ним. Это была неприятная минута: пальцы Юрьева ощутили нос, губы… и теплые глазные впадины, уже заметаемые порошей. В руке Юрьева вспыхнул фонарь – луч бил прямо в лицо мертвеца.
Это лежал… Ветлинский? Да, он главнамур!