– Вы напрасно сердитесь. Оставим тогда это… Некоторое время они завтракали молча, потом Кобзев спросил:
– Скажите, Сергей Яковлевич, откровенно: вы еще не успели остыть от своих планов?
– Я честный человек, – ответил Мышецкий, устыдившись.
– Влахопулов ведь тоже честный, – заметил Иван Степанович. – Честнее многих в губернии… Но переселенцев он, однако, готов затравить собаками!
Удивительно, что Кобзев угадал его настроение. Сейчас, когда стали подходить первые эшелоны и надо было не мечтать, а сразу браться за дело, – появилась некоторая растерянность.
Правда, людей жалко. Даже очень жалко, – оттого-то и боязно идти на Свищево поле, глядеть в тоскливые глаза ребятишек, выслушивать вопли слезливых баб…
– Почему вы молчите? – спросил Кобзев с тревогой.
– Быть по сему, – ответил Мышецкий. – Чем они будут пахать – я не знаю. Хоть на бабах!
– На бабах и будут, наверное, – подтвердил Кобзев.
– Но земли дам… Вчера я обратил внимание: сплошь тянется жирный пласт. Так и уходит вдаль. Но от полотна дороги придется отступить, – там уже сидят немцы!
– А… Байкуль? – намекнул Иван Степанович.
Мышецкий отошел к окну, раскурил первую за день папиросу, выдохнул дым на муху, ожившую под стеклом на солнышке. Вскрывать всю хитрую подоплеку этого дела ему не хотелось, и он ответил просто:
– Байкуль уже отдан под монастырские доходы…
Далее они продолжали разговор на улице.
– Я понимаю ваши добрые желания, – предупредил Кобзев. – Однако… не устрашат ли вас осложнения с министерством Ермолова?
– Нет. Я рассчитываю на поддержку…
Хотел сказать: «сената», но вовремя сдержался, вспомнив о Мясоедове, и нервно закончил:
– Должны же быть на Руси честные люди, которые поймут и оценят меня!
Иван Степанович кликнул извозчика, чтобы ехать на Свищево поле, и на прощание напомнил:
– Не забывайте о султане!
– Султан у меня… знаете где? – Мышецкий вытянул пальцы и свел их в кулак, сверкнувший перстнем. – Вот вам султан! Этот сиятельный спекулянт только пукнет…
Прибыв на службу, Сергей Яковлевич сразу же полюбопытствовал относительно Влахопулова:
– От его превосходительства ничего не было?
– Нет. Симон Гераклович на даче.
– Ладно. Может, это и к лучшему…
Пора было приступать к делу. Он велел закрыть в кабинет двери, скинул мундир, засучил рукава и, протерев пенсне, кинулся – как голодный на еду – на ворох бумаг, подсунутых ему на подпись.
Итак, вдова Суплякова просит обратить внимание на ее племянников… Роспись – как один крючок, и угол бумаги раздирается наискосок. Бумага летит направо: это значит «возвращено с наддранием». Акцизный чиновник в отставке Пестряков знает способ, как победить Англию, – тоже с «наддранием». Девица Альбомова сообщает о себе биографические сведения и спрашивает, как жить ей далее. С «наддранием»: так ей жить, дуре! Мещанин Сурядов изобрел жидкость, которая, впитавшись в дерево, делает его несгораемым.