Я привезла слезы женщины, которая в сорок три года впервые полюбила, впервые встретила человека, который ее понял, и этот человек оказался чудовищем. Она чудом спаслась и теперь хочет спрятаться от мира, чтобы уберечь своих детей и внуков от страшной правды, от того, что она посмела любить, и кого? Я не дам ей спрятаться. Я расскажу ее историю всем. Сейчас ее начальник и родственники спят и не знают, что уже завтра будут ее осуждать и скажут: «Наташа, ты так за всю жизнь и не научилась в мужиках разбираться?» А ее дочку в школе будут спрашивать, приставал ли к ней по ночам насильник – мамин любовник.
Я привезла багаж! Я смотрела в его глаза и вдруг поняла, что все, лимит исчерпан. Хорошо, что меня не вырвало. Меня прорвало слезами, громкими и обильными. Я давно так не плакала, так, чтобы не хватало воздуха, чтобы всхлипывать, чтобы ладошки, которыми я пыталась закрываться, сразу стали мокрыми. Потом стала мокрой его рубашка. Я вдыхала еще часто, по три-четыре раза, потом медленно выдыхала, потом опять. Слезы закончились.
– Прости, пожалуйста, – сказала я, как только голос вернулся.
– Все хорошо, – прошептал он.
Я не помнила, когда он пересел. Я подняла голову: в зале никого не было. А был ли тут вообще кто-то, кроме нас двоих? Я раньше не смотрела. Официантка была, но и ее теперь нет. Может, она увидела, что тут происходит, и в страхе убежала? Ну и хорошо.
– Прости, ты теперь мокрый. У тебя вечер катастроф какой-то. Сначала взрыв, потом наводнение.
– Чувство юмора на месте – это хороший признак.
Он отпустил мои плечи. Я отодвинулась в угол дивана. За спиной была обычная стена, а слева – прозрачное окно, от потолка до пола. Я сидела на четвертом этаже, внизу – фонарики и асфальт. Начался дождь.
– Это ты как доктор говоришь?
– Нет.
– Юра, мне плохо, мне не стало легче. Я больше не могу плакать, а проблемы никуда не ушли. Несколько минут назад у меня хотя бы слезы в запасе были.
Сначала при коллегах меня вырвало, теперь при измученном проблемами Юре я расплакалась, причем у него на плече. И мне по-прежнему не стыдно, и я могу смотреть всем в глаза.
– Я в этой поездке, наверное, потеряла совесть окончательно. Нет, не потеряла. Я сознательно с ней распрощалась. Я знала, что делаю. За совесть амигдала отвечает?
– Я даже спрашивать не буду, откуда ты знаешь. Но в какой-то мере да.
– Может, ее у меня нет? Есть люди, которые живут без миндалевидного тела в мозгу?
– Тогда у тебя вообще страха не было бы. И потом, я тебя знаю, у тебя с амигдалой все в порядке.
– Ты не видел мой мозг. А можешь посмотреть как-нибудь? Вне очереди, по дружбе? Может, я тебе буду интересна с научной точки зрения. Ты знаешь, мне всегда хотелось поучаствовать в настоящем научном эксперименте. Можешь мне что-то вживить или вырезать. Хочешь?