— Мне больше ничего не нужно, можешь идти, — сказал, бросив быстрый, но острый, как жало, взгляд. Для пущей убедительности прошёл к бадье, плеснув в лицо горсть воды, а когда повернулся, вытираясь рушником, Виданы и след простыл.
Хорошо, что понятливая попалась. Сделав шумный вдох и выдох, взглядом княжич наткнулся на оставленное угощение, взяв ковш в руки, сделал ещё пару глотков, опустился на мятую постель. Выпитое вино зашумело в голове и угомонило его куда быстрее.
Ночь выдалась крайне отвратительной. Пребран, ворочаясь в постели, то и дело выныривая из липкой полудрёмы, вновь тонул в чёрной тягучей смоле и снова просыпался, отзываясь на каждый шум, доносившийся с задворок, на каждое своё движение, совершенное в полусне, пока не открыл глаза, вперившись в потолок, раздумывая о том, что случилось вчера и день назад. И как ни обдумал, как ни вертел и так и эдак, а всё сходилось на том, что поступил он глупо. Оставил её там одну. Княжич смотрел на низкие балки, а видел тонкий овал лица, обрамлённый волнистыми светлыми волосами, большие зелёно-серые глаза, розовые нежные губы, белую шею, чувствовал её запах тонкий, дурманный, будоражащий до одури. Но самое горькое было то, что стоило отдалиться, как тянуло к ней с дикой силой. И то, что ждало его впереди — возращение домой и последующая пустая одинокая волчья жизнь — горячей смолой жгло душу.
Он сглотнул сухость и замер, а в следующий миг холодная волна накрыла его, вынуждая слететь с постели. Он метнулся к двери в другую клеть, где остался спать Будята, открыл её и негромко окликнул парня. Тот вскинулся с постели мгновенно, потирая глаза и зевая.
— Лошадь мне выведи, и чтобы никто не знал о том, понял?
Юноша, продрав глаза, кивнул.
— Как велишь, княжич, — поднялся он.
Вернувшись, Пребран подхватил рубаху, торопливо натянул на себя, подвязал поясом, умылся наспех и так же быстро облачился во вчерашнюю верхнюю, хоть и грубую, но тёплую одежду да ратное снаряжение, накинув на плечи и стёганый плащ с волчьим воротом. Взяв оружие, покинул светёлку. Изба хоть с виду казалась не такой и великой, внутри была просторной. Бесшумно минул хозяйскую горницу и сени, вышел на высокое крыльцо и тут же прищурился от ударившего по глазам ослепительно-жемчужного света. Светило, выглядывая из-за туч где-то над окоёмом, едва только восходило над заснеженными лугами и лесами. Чистый до скрипа и сверкающий, невыносимо завораживающей чистоты снег устилал двор и толстыми шапками лежал на кровлях. А внутри мужчины будто перегорело что-то, он окончательно осознал, понял, что только княгиня ему и нужна. Спускаясь с порога, Пребран знал наверняка, что без Даромилы в Доловск не вернётся, пусть хоть проклянёт его, побьёт, возненавидит, всё что угодно, но он заберёт её с собой. Вчера совершил самую большую ошибку, и виной тому то, что чрезмерно остерегался испугать её своей настойчивостью и дерзостью, в чём часто винил его отец, потому и сделал то, что она попросила. Теперь её слова казались ложью — не верил ни одному слову, ведь податливые губы её говорили другое, а тело, что прижималось к нему, с трепетом отвечало на его прикосновения, с желанием.