не
суть. Более поздние авторы Нового Завета говорят о воскресении как о чем-то, что совершил Иисус в определенный момент и в определенном месте, и именно потому свидетели могли увидеть и описать это событие. В самом раннем из Евангелий нет рассказа о том, как воскресший Христос явился кому-либо. Марк представляет читателям лишь пустой гроб, объявление о воскресении и обещание будущего
[4].
Матфей, пишущий через десять лет после Марка, весьма неоднозначен в том, что касается смысла воскресения. Он подправляет рассказ Марка о женщинах, явившихся в сад на рассвете первого дня недели, и позволяет им увидеть воскресшего Христа во плоти, в чем особенно отказал им Марк (ср.: Мк. 16:1–8 и Мф. 28:1-10). Но когда Матфей ведет речь о том, как воскрешенный Христос является своим ученикам в Галилее, он говорит отнюдь не о воскрешенном теле, а о преображенном божественном существе, сошедшем с небес (Мф. 28:16–20). Только Лука, а после него – Иоанн обратили воскресение Иисуса в прямом смысле в телесное оживление (см.: Лк., гл. 24 и Ин., гл. 20). Если сопоставить эти данные, станет ясно, что Новому Завету недостает последовательности даже в таких главнейших моментах христианской традиции, как воскресение Иисуса. Узнавать все это было интересно, однако приобретенные знания опять ни к чему не привели.
Затем исследования побудили меня к поиску смысла смерти и жизни после смерти в других великих мировых религиях. Было бы неправильно называть мои исследования всесторонними или исчерпывающими, однако они заняли почти год моей жизни. Я читал буддистскую «Тибетскую книгу мертвых» и индуистскую «Бхагавадгиту». Я изучал вопросы, связанные с реинкарнацией. Мне казалось, основное назначение реинкарнации – ответ на вопрос о справедливости, тот же самый, ответ на который на Западе дают рай и ад. И то и другое имеет отношение к вознаграждению и наказанию, то есть призвано управлять поведением в этой жизни, а не просвещать нас насчет природы вечности. Все представления о загробной жизни как месте получения награды за добродетели или наказания за грехи должны были утратить для меня всякий смысл, прежде чем я мог углубиться в суть этого вопроса. Они утратили, а я углубился, – но только много лет спустя.
Наконец я занялся анализом более современных трудов так называемых «парапсихологов». Я даже участвовал вместе с другими преподавателями в конференции с несколькими подобными специалистами в Джорджтаунском университете в начале 80-х годов XX века. Эта конференция была проведена стараниями Клейборна Пелла, покойного сенатора-демократа от Род-Айленда, более известного «грантами Пелла», носящими его имя. Мне представилась возможность не только послушать лекции участников конференции, но и подолгу беседовать с ними лично. На этом этапе исследований я побродил по стране «внетелесного опыта» или «околосмертных переживаний». Я прочитал немало публикаций в этом литературном жанре, в котором, как утверждают авторы, они задокументировали случаи смерти и возвращения из мертвых в то же тело после того, как люди отправляли некие послания или завершали другие посмертные приключения. Мне известно, как мы все жаждем получить весточку от любимых, ушедших из этой жизни, и потому я выслушивал подобные рассказы с вниманием и сочувствием. Но я поймал себя на том, что скептицизма в моем отношении больше, чем убежденности. Тем не менее я продолжал идти тем же путем, поскольку считал, что должен изучить каждое подобное утверждение, какими бы странными, а иногда и дикими ни казались некоторые из них лично мне.