Роберт Крэндолл говорил о том, что называл «верой» или «депозитом веры», так, словно это был сжатый, четко определенный корпус данных, отправленных с небес на землю в форме ясных и четких суждений, дополненных сносками во благо верующих. Подозреваю, что он и вправду так считал. Для него не имела значения борьба с проблемами и спорными мнениями. Важно было лишь хранить верность «учениям Церкви» как помощи в жизни. К «вере» он относился как к облачению, которое в самом деле мог надевать и носить. Все мои вопросы о Боге и смерти блекли перед его надежной уверенностью. Он заполнил гигантскую ноющую пустоту у меня внутри, и я быстро превратился в ученика, последователя, почти фаната. В то время у них с женой не было детей, поэтому, возможно, моя юношеская преданность восполняла некую их потребность, – этого я не знаю и не узнаю никогда. Но отношения с ними я, без сомнения, причисляю к судьбоносным. Именно благодаря Роберту Крэндоллу я хотел и даже рвался стать священником, как он. Из-за него я поступил в Университет Северной Каролины и придерживался учебной программы, которую наметил Роберт. Из-за него я выбрал богословское учебное заведение, которое посещал, готовясь к посвящению в сан. Разумеется, это было то же заведение, которое закончил сам Роберт. Кроме того, он служил для меня образцом, источником влияния и фокусом внимания в первые годы моей карьеры священника. Роберт Крэндолл был настолько твердо убежден в том, во что он верил, что обеспечил мне ощущение религиозного и личного покоя, подобного которому я прежде никогда не испытывал. Я практически не сомневался в том, что, хотя мне все еще недостает ответов на некоторые вопросы, со временем моя вера даст мне эти ответы. Надо лишь набраться терпения. Я стремился быть рядом со своим наставником, «облечься» в эту «веру Церкви» и спокойно жить в ее тесных рамках. Роберт Крэндолл производил впечатление не только компетентного, но и любящего и заботливого человека. Я открыто восхищался им. Мою непогрешимую Библию вытеснила непогрешимая Церковь. Теперь я понимаю, что в то время был по-прежнему движим своей потребностью в уверенности и защищенности. Ведь как-никак, такова первичная функция религии: вселять уверенность. Окрыленный этой новообретенной уверенностью, я подчинил всю свою жизнь одной цели – посвящению в духовный сан: так я стремился распространять уверенность, которую сам нашел в новом понимании христианства. Она поддерживала меня долгие годы, но не препятствовала поискам, которые продолжались, несмотря на мою уверенность, присущую духовному лицу.