Разве на основании этой информации невозможно предположить, что сознание – тоже единое целое, которое возникло внутри вселенной и может быть достигнуто на разных уровнях существами, наделенными различными способностями? С этой точки зрения, в то время, как возникновение самосознания создало у человека ощущение совершенно нового понимания жизни, то есть нового осознания, это осознание ни в коей мере не стало новой реальностью. Мы всегда были частью чего-то большего, нежели мы сами. Следовательно, разве не логично предположить, что компонентом этой большей реальности мы могли быть всегда? Что случилось бы с нашим самоопределением, если бы мы уверовали, что всегда были частью целого, а не обособленными от того, что «отлично» от нас?
Отметим, к примеру: несмотря на то, что мир, который мы считаем своим домом, имеет пространственно-временные рамки, человеческий разум, который выглядит таким же ограниченным рамками и явно не обладает способностью к существованию независимо от физического мозга, может тем не менее превосходить время и пространство. Где-то у себя внутри мы способны хранить прошлое, помнить его и даже воскрешать его в настоящем. Порой мы даже остро переживаем его заново, словно оно сбежало из прошлого и повторилось в настоящем. Кроме того, мы способны предвидеть будущее, строить на него планы, даже наслаждаться им до того, как оно наступает. Я сам практиковал этот метод и наблюдал за его результатами: если предложить человеку преклонных лет или неизлечимо больному пациенту то, что достойно предвкушения в будущем, можно увидеть, как в ответ эти люди живут наперекор всему, лишь бы достичь заветной цели. В этом смысле мы, можно сказать, отчасти властвуем над своей судьбой. Подобный опыт помог мне предположить, а может, и осознать, что, возможно, на самом деле для нас, людей, настоящего не существует. Настоящее выглядит не более чем нереальным моментом, через который проходит будущее на своем пути в прошлое. Так что в жизни человека есть то, что ускользает от временных границ и ощущается как безвременное.
Подобно времени, пространство, по-видимому, тоже не настолько сковывает нас, как мы когда-то считали. В своих мыслях, фантазиях и мечтах мы способны переноситься в другие места. Ностальгируя, мы живо вспоминаем, где побывали в детстве, и нам кажется, что мы снова очутились там же. Я до сих пор вижу, как наяву, поле, где мы в детстве играли в бейсбол, и канаву, из-за которой на правом крае поля было так рискованно играть. Обычно мы доверяли этот непрестижный пост игроку, которого брали в команду последним, подразумевая, что именно он в нашей команде – наименее способное, слабое звено. Моя сестра оказывалась на правом крае поля регулярно. До сих пор отчетливо вижу вишню, куда часто забирался и от которой не раз убирал лестницу – мой младший брат влезал по ней на дерево и в результате моей проделки подолгу сидел на нем, пока наконец не решался спрыгнуть. Обычно для этого требовалось много времени, все заканчивалось обильными слезами. Помню лозы круглолистного винограда (его еще называют мускадином), на которые мы с братом лазили, чтобы полакомиться сладкими плодами в разгар лета и где нас часто жалили пчелы, наши соперники в борьбе за виноград. Я могу подробно восстановить в памяти молочную ферму со всеми ее запахами, где в двенадцать лет получил первую работу – снимать с коров электрические доильные аппараты после того, как они заканчивали свое дело. После дойки нам наливали свежего молока, еще не перемешанного и не пастеризованного, но уже пропущенного через змеевиковую систему, охлаждавшую эту жидкость, похожую на сливки, до такой температуры, что в ней начинали появляться тонкие льдинки. Одно из преимуществ нашей работы на ферме заключалось в том, что нам разрешали пить молоко, сколько захочется. Когда я брал стакан, наполнял его ледяным напитком и пил его, с этим вкусом не могло сравниться ничто. Я до сих пор наливаю молоко в стакан с кубиками льда, часто удивляя, а иногда и шокируя тех, кто видит меня в этот момент. Таким образом я тщетно пытаюсь воскресить памятный момент из детства, и порой мне удается добиться его близкого подобия.