— Это благородно!
— Подожди, пан, восхищаться! — Хлопицкий саркастически усмехнулся. — Вместо расстрела цесаревич без всякого суда назначил Лукасиньскому четырнадцать лет каторги, четыреста палок, одиночку и ручные и ножные кандалы. Может быть, для кого-нибудь это лучше расстрела, а на мой вкус… — тут пан Хлопицкий посмотрел на меня и спросил: — А как ты думаешь, хлопчик?
— Лучше расстрел.
— Вот и я так думаю. Ну, а после этого — события в Санкт-Петербурге. Ты, конечно, слышал о них. Пестель на следствии показал, что был связан с нашим тайным обществом. Создали смешанную комиссию — пять русских, пять наших; началось следствие, арест за арестом. Так и тянулось все это, пока не передали дело сенатской комиссии. Там председательствовал Белиньский. Он настоял — отменили заключение предыдущей комиссии. Самому главному преступнику — Северину Кшижановскому, тому самому, что подружился с Пестелем, дали всего три года, а остальным по скольку-то месяцев… Император, говорят, рвал и метал, но отменить уже было невозможно…
— И молодец же этот Белиньский! — воскликнул отец.
— Да, хороший старик! А про Дверницкого не слышал?
— Откуда мне слышать, я сто лет не выезжал из Ленчицы.
— Ему приказано было эскортировать заключенных на суд. В городе, сам понимаешь, народ метался, ну и цесаревич заволновался, как бы не было беспорядков да не украли преступников. Вот он и послал Дверницкому приказ — зарядить ружья эскорта боевыми патронами. А Дверницкий, ты же знаешь, какой молодец, — возьми и передай цесаревичу: «Я в свой народ никогда стрелять не буду!» Теперь цесаревич так и ищет случая придраться к Дверницкому.
— А что же с Валерианом? — спросил отец.
— Его тоже таскали на это следствие, хотя он давно сидит и не мог иметь никакой связи с декабристами. Но этим кровопийцам недолго было бы ее и сочинить… А если б ты знал, как цесаревич искал бумаг, компрометирующих Лукасиньского. Он даже подкупал любовницу его лакея! Посылал агентов на чердак дома, где жил Лукасиньский! Ничего не нашли. Так что, пан, не скорби, что остался без ноги. Может быть, и тебе пришлось бы испытать что-нибудь в этом роде. И меня чуть не потащили на допрос. Кто-то донес, будто я член Патриотического Общества.
Пан Хлопицкий внезапно повернулся ко мне:
— Никаких тайных обществ, понимаешь? Это самое лучшее дело! До чего же ты, хлопчик, похож на отца! На досуге, смотри, заходи ко мне как домой. Мы с твоим отцом жили точно братья, значит, ты можешь считать меня дядюшкой.
В школе подхорунжих на следующее утро нас ожидало огорчение. Оказалось, что прием закончен месяц назад, занятия уже начались, и ни одной вакансии нет. Начальник посоветовал отцу обратиться в школу подпрапорщиков. Отец расстроился: он не хотел, чтобы я был пехотинцем.