— Не совсем оно так, — перебил Романовский. — Креститесь вы пятью перстами и слева направо, а мы. в честь святой троицы, тремя перстами и справа налево. Первородный грех, по-вашему, совершили только предки, а по-нашему, совершается из поколения в поколение; причащаетесь облатками, сидите при богослужении. И святые у вас есть такие, что мы и не слыхивали — Ян Непомучек там, или, простите, святой Винцент, Лойола…
— Не в этом дело, — зевнув, вмешался полковник. — У каждого народа свои особенности. Дело лишь в том, что лично мне, а также всем, я уверен, хотелось бы видеть вас до конца русским. Что вы на это скажете?
Опять наступила тяжелая пауза.
— Государю угодно было… — сказал я, сдерживая волнение. — Государю угодно было уничтожить польскую конституцию... многие польские учреждения.
Но он не уничтожил и не мог бы уничтожить обычаи и верования поляков и их самих. Поляки были, есть и будут, пока существует земля.
Знаю многих поляков в Кавказском корпусе которые, как я, правдой служат России, и вероисповедание не влияет на их службу. Да и меня русские солдаты не
считают антихристом.
— Конечно, конечно! — Хлюпин засуетился. — Принуждения здесь нет и не может быть… И на службе вашей это никак не отразится… И генерал Анреп, как известно, неправославный; так ведь, отец Григорий?
— Так-то так. А предложить принять православие тоже не оскорбление. Я же вам по-хорошему, господин Наленч, не обижайтесь. За столько лет вы, поди, без исповеди и причастия соскучились… Вот я и предложил… Я многих обращаю в православную веру — и молокан, и иконоборцев, а черкесам уже счет потерял.
— Не будем больше об этом, — прервал Хлюпин. — Вы свободны, господин поручик. Извините, если нечаянно задели ваши национальные чувства… — и он протянул руку.
Я вышел пылающий и пошел домой. На повороте встретился с подполковником Левковичем.
— Кажется, нам по пути… Eh bien! — продолжал он Qu’ont ils dit a vous, les superieurs de l’ame et du corps?[96] Если, конечно, это не секрет?..
— От вас, во всяком случае, у меня пока секретов нет. Предложили перейти в православную веру, и я не согласился. Почему не предлагают это другим? Даже джигетам, которые поклоняются дикой груше, нося офицерский мундир.
— Но чем же будет гордиться отец благочинный? Подумайте, какая была бы для него радость, если бы он обратил на истинный путь фанатичного католика! Вы, конечно, не будете отрицать, что вы не лишены фанатизма.
— Смотря что вы понимаете под фанатизмом. Я выстрадал свои убеждения и глубоко им предан. Одно из них — терпимость к национальным особенностям.