— Ах, скажите! — воскликнул болтун. — Какого высокого мнения вы о москалях! Уж не имеете ли вы среди них друзей?
— Имею! — заявил я. — Все декабристы — польские друзья. Чем болтать чепуху, пошли бы и записались в полк «Варшавских юношей». Вон какой вы большой и здоровый!
В публике послышался смех.
— Я журналист, и у меня есть свое дело, — отвечал он.
— Жалею вашу газету!
— Как вы смеете! — Он схватился за пистолет.
— Спрячьте! — сказал я. — Кровь моя принадлежит отчизне, а не болтунам. И запомните: польское и российское войска обучены одинаково, и в лице россиян мы имеем равного врага.
Наши победы под Сточеком и Новой Весью — примеры величайшей доблести, а не пустяковый набег на трусов, которые бросаются в бегство от первого выстрела.
— Правильно, правильно! — послышалось в публике. И его так застыдили, что он поспешно ретировался. — Не думайте, что я это забуду! — крикнул он издали и торопливо записал что-то в свою дурацкую книжечку.
Я протиснулся к перилам. День был тихий и ясный, совсем такой, как недавно под Сточеком. Поле блестело разноцветными искрами — за ночь выпал хороший снег. Шел перекрестный огонь,
и он был так част, что сливался в безостановочный гул. Время от времени его перекрывали орудийные залпы, и тогда облака дыма застигали поле.
Войска двигались стройными колоннами, порой от них отрывались всадники и мчались в разных направлениях. С пригорка галопом съезжала артиллерия, стремясь на новую позицию.
Отсюда, с башни, война открывалась, как великолепная панорама, и, казалось, никто из зрителей не задумывался над тем, что там происходит избиение человечества.
Мне вдруг опротивело это зрелище и все, кто пришел сюда полюбоваться им… Я спустился с башни и быстро пошел к Пражскому мосту. Я должен был находиться где-то поблизости от войска, помогать отчизне по мере сил.
Уже около моста я встретил носилки с каким-то офицером. Лицо у него было совершенно синее. Поверх шинели лежала его левая рука. Так могло быть недавно и со мной…
На мосту было много народу. Раненых несли и везли. Несколько ядер с шипеньем пронеслось над Прагой и упало в Вислу, недалеко от моста.
— С нами пан бог! — сказал какой-то обыватель и перекрестился.
— Р-расступись! — закричали впереди.
Толпа раздалась. Солдаты несли кого-то на косах.
На нем был синий партикулярный сюртук… Он был жив, лежал на спине, скрестив руки, и смотрел в небо строгими глазами. Седая прядь упала на лоб.
— Пан Хлопицкий! — закричал я в отчаянии, бросаясь вдогонку.
Я бежал рядом, и он скосил глаза в мою сторону, узнал… Где-то у поворота носилки приостановились. Я наклонился и услышал: