Изо всех вас могут действовать по своему усмотрению только капитан Высоцкий со своим спутником да майор Осиньский. У них самостоятельные задания.
Обескураженные, мы с Высоцким стояли у штаба, обсуждая создавшееся положение, когда к нам подошел майор Осиньский.
— Вот ведь, Панове, какая штука! — сказал он. — Ума не приложу, как быть! Ездил по поручению генерала в Варшаву, обязан вернуться поскорей…
— Так поедемте вместе! — предложил Высоцкий.
— Что вы! Замосцьский тракт кишит россиянами, а у меня двести тысяч злотых для корпуса, инструкции Народного Жонда, награды за битву при Сточеке да еще доктор Крысиньский с лекарствами и инструментами.
Как рисковать?
— Между нами говоря, — сказал Высоцкий, — меня изумляет, что части Дверницкого остаются с Серавским…
— И я думаю то же, капитан!.. — воскликнул майор Осиньский и спохватился. — Впрочем, с горы виднее, а я на горе не бывал… Так вы все же едете?
— Обязательно и тотчас, — отвечал Высоцкий.
— Прямо завидую! Если бы не мой особый багаж, я бы с вами… Но что говорить! Попрошу передать генералу рапорт, а я, пожалуй, постараюсь проникнуть в Галицию, а оттуда вынырну уже где-нибудь за Бугом и догоню вас или встречу…
— Он на горах не бывал… — проворчал Высоцкий, глядя вслед удаляющемуся Осиньскому. — Чтобы понять Скшинецкого, не обязательно лезть на гору. Послал Дверницкого, одного из лучших генералов, без гроша денег, с ничтожными силами на полный отрыв от армии!
С вечера начался дождь и лил почти беспрестанно. Высоцкий был доволен. Он считал, что в такую погоду меньше русских шатается по дорогам. Но все же мы соблюдали предосторожности — ехали главным образом по ночам. Я говорю «ехали»! Далеко не везде это было возможно. Большей частью мы шли пешком, кое-где нам давали верховых, кое-где повозки, а однажды путешествовали на возу с сеном. Последний переход мы совершили в обществе пожилого крестьянина, который взялся проводить нас до Здановской плотины[32].
— Из-за чего война с русскими? — спросил крестьянин Высоцкого.
— А разве ты не знаешь? Отчизна должна быть свободна, как и раньше.
— Откуда нам знать, — отвечал крестьянин. — Мы ведь панскими делами не занимаемся.
— Как так? И почему панскими? Свобода отчизны — это народное дело.
— Пусть пан не гневается, — спокойно возразил крестьянин. — Нашему брату все равно под какими панами сидеть — под российскими или под польскими. Как с восемьсот седьмого нас освободили, так живем и будем жить без земли. Потому это война панская, а не народная. Правда, на постой мы своих солдат пускаем, от москалей утекаем, помогаем панам чем можем — где по приказу, а где по своему разуму и хотению… А всевать нам незачем.