Жили долго и счастливо?
Инкнесс Ляпецкой никогда не плакал. И никогда не прислушивался к тому, что говорят ему его дети.
Ее губы дернулись — она попыталась улыбнуться и не смогла. Отец шагнул вперед. И она тоже сделала шаг ему навстречу, резко взмахнув ножом.
Глаза Аристарха в ужасе расширились.
— Позор! Какой позор! Сумасшедшая дочь! Отцеубийца! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?
— Возможно, я что-то сделаю с тобой первой.
Ее ладонь задрожала. Но мужчина уже натягивал перчатки, не глядя на нее.
— Не думай, что я спущу тебе это с рук, — пообещал он Кате, прежде чем покинуть комнату.
— Не думаю, — прошептала инкнесса закрывшейся за его спиной двери.
Руку она опустила только через пару минут. Звякнул, падая, нож.
Бледная Екатерина опустилась на пол. Осознание собственной маленькой победы не принесло ей удовлетворения. Радости не было. Только усталость. Да и победа ее была на самом деле хлипкой, липовой. Никогда бы она не смогла ударить отца. Тем более острым ножом. Странно, что он не заметил, как у нее дрожали руки…
По коридору прошли служанки, смеясь о чем-то своем. Отголоски их голосов заставили Катю подняться с пола и, предварительно поправив прическу, выйти из комнаты. О ней и так уже ходят слухи, а если еще заметят, как она, точно поломойка, сидит на полу…
Вызовут душевного врача.
И, может, будут не так уж и неправы?
Мережская мотнула головой, словно хотела вытрясти из нее глупые мысли и неторопливым шагом отправилась в сторону кухни. Надо себя чем-то отвлечь. С Ариной поговорить, что ли. Из прихожей послышался скрежет, и вдова остановилась, прислушиваясь…
Кот?
А если нет, то может, завести какого-нибудь? Болтать всяко будет меньше Ульяны. И из комнаты без разрешения не выйдет…
Скрип половиц…
Руку больно заломили за спину.
— Думала, испугала меня, тварь? — у отца был злой, очень злой голос. — Я породил тебя, и я вправе от тебя ждать благодарность и почтение! Сейчас мы проедем до одной конторы, где ты, моя милая, подпишешь все бумаги, которые я тебе дам. Поняла?
На руку нажали. Катя закусила губу и почувствовала, как по щекам текут слезы.
— Отец, пожалуйста, не надо…
— Ты сделаешь все, что я скажу. Поняла?
— Отец…
Ляпецкой развернул дочь лицом к себе, придерживая ее за плечо. Лучше бы он этого не делал: Екатерина увидела в его глазах бешенство и одержимость. Ту самую, которая появлялась, когда вопрос, например, касался фамильной чести инкнесского рода.
Аристарх замахнулся, и девушка зажмурилась и вся сжалась в ожидании удара.
— Не стоит.
Екатерина осторожно приоткрыла глаза.