Как-то Филипп Яковлевич объяснил ему, что традиция чествования повара существовала у помещиков дореволюционной России.
Чилини принял это к сведению, так и не решив тогда, хорошо это или плохо. Но потом подумал, что чтить традиции, наверное, все-таки хорошо.
И с тех пор принимал похвалы и благодарности как должное.
Если хозяина не станет, кому он тут будет нужен?
Роберто вздохнул и принялся за приготовление завтрака.
Утро было удивительно красивым. Даже не верилось, что на дворе поздняя осень.
Небо цвета морского залива и облака как белые кони с серебристо-серыми гривами…
Хотелось читать стихи, сочинять песни или отправиться за город. Короче, хотя бы на время забыть о расследовании убийства.
Мирослава влетела на кухню.
– Мо… – начала она, но тут же остановилась.
Морис Миндаугас с олимпийским спокойствием резал овощи на большой деревянной доске.
Но не это остановило Мирославу.
За маленьким столиком на вертящейся табуретке сидела Ксюша Рукавишникова. На столе перед ней были раскиданы в художественном беспорядке кисти рябины, ближе к краю лежала горка уже отделенных от веточек ягод.
А одна самая большая ветка с крупной кистью из ярко-алых ягод, оперенная несколькими ажурными листьями, стояла посередине обеденного стола в стеклянной вазе на низкой ножке. И была она вручена скорее всего Ксюшей Морису Миндаугасу.
Ксения была внучкой Клавдии Ивановны Рукавишниковой, которая жила неподалеку от коттеджей и приходила убираться в дом Мирославы пару раз в неделю.
Увидев Мирославу, девочка тотчас вскочила.
– Сиди, сиди, – сказала хозяйка дома и подошла поближе.
– Мне Морис разрешил сорвать, – проговорила тихо Ксения.
Волгина кивнула и спросила:
– А что это будет, варенье?
– Нет, – качнула головой Ксения и невольно улыбнулась: – Бусы.
– Бусы?
– Ну да. Раньше еще песня такая была, мне ее бабушка пела: «Вместо кораллов на бусы грозди рябины дарил».
– Понятно. – Мирослава задумалась, а потом сказала: – Давай меняться.
– Меняться? – удивилась девочка.
– Ага, – кивнула детектив, – ты мне – рябиновые бусы, а я тебе – коралловые.
Черные Ксюшины ресницы недоверчиво взмыли вверх.
Потом она покачала головой.
– Почему? – спросила Мирослава.
– Потому, что у них цена разная.
– Ксеничка, – Мирослава положила руку на плечо девушки, – кто же может измерить цену любви мастера, вложенную в его труд?
Девушка зарумянилась.
– Ну, какой же я мастер… – смущенно проговорила она.
– По-моему, неплохой. – Мирослава уже разглядела нитку с нанизанными на нее ягодками рябины и потянула ее.
– Ой! – испуганно воскликнула Ксюша, – осторожней, они еще не закончены, и там иголка.