Я снимаю рабочую перчатку и прижимаю руку к животу. Мне больно. А, может быть, боль намного выше, может быть, прямо в сердце. Я никогда не хотел и не желал чего-то так сильно. Увидеть Эмили было бы потрясающе, но в то же время я знал, что это добьет меня. Не уверен, что выживу, если она будет здесь. Конечно, я не уверен, что выживу, если ее не будет. Я такой жалкий придурок.
— Ну, если она здесь, убедись, что мама не узнает об этом. Только Господь знает, что она сделает, если получит возможность сказать пару слов девушке, которая разбила сердце ее бедному мальчику. — Мой младший брат дразнит меня, но он не слишком далек от истины. Мама — защищающая медведица. Никто не будет в безопасности, если причинит боль тому, кого она любит. А правда в том, что уход Эмили меня раздавил. Я этого не показывал, но мама знала. Матери всегда знают.
Я оставляю Лиама выгуливать его лошадь и направляюсь в главный дом, чтобы получить чек от отца. Брат по-прежнему живет в родительском доме, я же перебрался в небольшой коттедж на другой стороне нашей собственности. Но я все еще провожу большую часть времени с семьей. Мама готовит намного лучше меня, и к тому же я не большой поклонник одиночества. Не говоря уже о том, что мой дом заставляет меня думать об одной девушке, которая, как я думал, будет жить там со мной.
Мы с Эмили пробирались в коттедж и играли в «семью», когда учились в школе. И под играми я подразумеваю секс. У нас было много секса в том коттедже. Я часами ласкал руками ее нежную абрикосовую кожу, пытаясь запомнить каждый изгиб и веснушку. У нее была самая мягкая кожа, особенно на внутренней стороне бедер. Мои пальцы скользили туда-сюда, туда-сюда. Это было гипнотически. Она называла меня дразнилкой. Думаю, внутренняя сторона бедра — чувствительное место на теле женщины. Я не знаю. Я отказываюсь прикасаться к кому-либо еще. Никто больше не может быть таким мягким, и я знаю, что буду разочарован.
А я уже достаточно разочарован. Никто не целуется так, как она. Никто другой не может смотреть взглядом чистой невинности, делая при этом со мной много грязных вещей. Никто не заставляет мое сердце биться правильно. Никто не подходит. Я играю в игры. И я ухожу. Они не похожи на Эмили.
Моя мать перехватывает меня, когда я собираюсь уезжать.
— Едешь в город?
— Да, мам.
— Мне нужны персики. Твой отец хочет персиковый пирог. Но не смей брать их из этого гипермаркета. Я узнаю, Джексон. Ты знаешь это.
— Да, мам. — Я наклоняю шляпу, чтобы скрыть то, как я закатываю глаза.
Наш маленький городок, наконец, перешел в 21-й век, когда в марте прошлого года у нас построили наш собственный гипермаркет Walmart. По такому случаю в городе устроили большую вечеринку. Мэр разрезал ленту, и все в радиусе пятидесяти миль приехали в Стантон, штат Техас. Все, кроме людей с фамилией Брукс. Мама с папой запретили нам идти, сказав, что корпоративной Америке нет места в нашем городе. Рынок «Сэла и Иды» был достаточно хорош в последние тридцать пять лет, почему бы ему не быть достаточно хорошим в следующие тридцать пять?