Слова цыганки, сказанные в первый съёмочный день, не шли у Аси из головы всё это время. Она постоянно мысленно возвращалась к ним, обдумывая и анализируя. И в тот момент, когда цыганка назвала Никитку Асиным сыном, у неё внутри всё оборвалось. С одной стороны, конечно, это была вопиющая бестактность и самонадеянность (кто вообще её просил делать такие далеко идущие выводы?!), но с другой… эти слова, что удивительно, были в глубине души приятны Асе. На самую маленькую долю секунды она словно ощутила Никитку своим ребёнком и испытала всю гамму материнских эмоций – и любовь, и гордость, и обожание, и тревогу за свою кровиночку…
Ей нравился этот мальчик. Она робко задавала себе вопрос: могла бы она – не на самом деле, конечно, не всерьёз, а так, чисто теоретически – усыновить его? Смогла бы полюбить, заботиться и ухаживать, как его погибшая мать? Отторжения эта мысль не вызывала, и всё-таки Асе было ужасно страшно. Ведь, стоит хотя бы один раз всерьёз сказать себе: «Я хочу начать процесс усыновления» – и вся её прежняя жизнь изменится до неузнаваемости, перевернётся с ног на голову. Но всё же Ася нерешительно, тайком, примеряла на себя роль Никиткиной матери, почему-то ужасно боясь, что кто-нибудь это заметит и поднимет её на смех… или, наоборот, начнёт давить на неё и торопить с усыновлением, хотя она сама ещё не сформулировала для себя окончательного решения.
А сейчас… эта проклятая цыганка как будто прочитала её сокровенные мысли. Извлекла тайное из темноты на свет божий. Эти слова уже прозвучали, их нельзя отменить. И Никитка тоже слышал. Наверное… наверное, пора уже определиться и не мучить себя?
«Но я не могу определиться самостоятельно, – трусливо уговаривала себя Ася. – Это слишком ответственное решение, я не имею право принимать его спонтанно, не спросив мнения Димы и самого Никитки. Да и вообще… Может, это вообще настолько трудоёмкий и долгий процесс, что усыновление в принципе невозможно?!»
В конце концов, Асе удалось заключить временное перемирие с собственной совестью. Когда придёт пора возвращать мальчугана в детский дом, она переговорит с директором и уточнит насчёт всех этих бюрократических формальностей. В глубине души она была уверена, что бумажная волокита окажется для неё непосильно сложной. Но тогда, по крайней мере, она не будет чувствовать своей вины за то, что даже не попыталась… Если не получится – то это уже не в её компетенции.
Пока они брели с Никиткой по направлению к реке, он тоже молчал – казалось, о чём-то глубоко задумался. Когда же они почти достигли песчаного берега, мальчик вскинул на Асю свои круглые глаза и спросил: