Здание роддома ветхое и старое, через месяц его закроют на долгожданную реконструкцию. Давно пора, условия здесь ужасные: на потолках ржавые разводы, раковины только в платных палатах, один туалет с двумя унитазами и одним умывальником на пятьдесят три человека! Зато, говорят между собой женщины, тут специалисты хорошие. А бытовуху и перетерпеть можно: не на всю же жизнь сюда ложишься.
Кристина, например, надеется через пару дней выписаться.
Несмотря на прохладную погоду, в палате страшная духота. Окна открывать не разрешают: это послеродовая, кормящие женщины боятся простудить грудь. Два раза в день все чинно, гуськом выходят в коридор, распахивают окна настежь. Проветривают. Но уже через несколько минут дышать снова становится нечем. Пахнет потом, молоком, лекарствами, ещё чёрт знает чем. Хоть топор вешай. Хорошо ещё, что Кристинина кровать стоит возле одного из окон: деревянные рамы рассохлись от времени, и из щелей немного поддувает.
Как обычно, в двадцать один ноль-ноль приносят на кормление малышей. Каждой мамаше суют в руки туго спеленатый кулек, из которого торчит красная сморщенная мордашка с толстыми щеками и глазками-щелочками. Кристине кажется, что все новорожденные на одно лицо, как китайчата. Но мамам, разумеется, такого говорить нельзя: мигом превратишься во врага номер один. Каждая из них, получив своё сокровище, моментально отключается от внешнего мира и принимается вдохновенно ворковать со своим «китайчонком», тыкать в беззубый рот розовато-коричневый сосок и уговаривать «покушать».
– Ну что ты будешь делать! Лялечка опять спит! У меня же молоко не придёт! – Растрёпанная раскрасневшаяся Ленка чуть не плачет. Отчаявшись накормить свою «лялечку» (имя младенцу пока не придумано), она бережно укладывает её справа от себя и откидывается на подушку.
– Прыдёо-о-от! Не бо-о-ойся, – низким голосом тянет армянка Егана, снисходительно посмеиваясь над усилиями первородки-Лены. У Еганы-то уже пятый ребёнок под боком причмокивает. Такую ничем не испугаешь. – Ещё думать будешь, куда девать!
– Точно! – лаконично отзывается из своего угла Наташка.
У неё самые огромные груди, которые когда-либо видела Кристина. Просто какие-то молочные бидоны. Наташка бесстыдно выставляет их на всеобщее обозрение: целыми днями сидит, расстегнув ночнушку, и сосредоточенно сцеживает жёлтое густое молоко. Его у неё столько, что сыну, который всегда ест с завидным аппетитом, с трудом удаётся опорожнить половину одной груди.
Как-то палатный врач заикнулся, что сцеживаться Наташке ни к чему, современная медицина рекомендует эту процедуру только тем, у кого мало молока. Сколько сцедишь, столько и прибудет. А у неё молока хватает, должна наладиться естественная регуляция! Наташка попробовала не сцеживаться. Однако регуляция налаживаться не желала, грудь раздулась до совсем уж невероятных размеров и стала болеть, молоко текло сплошным потоком. Видимо, у Наташки оказалась какая-то повышенная удойность. Законы современной медицины на неё не действовали.