Палата напоминала гостиничный номер: вертикальные жалюзи на большом окне, бежевый палас, удобная мебель кремовых тонов, сбоку – дверь в ванную комнату. На широкой кровати стояла, завалившись на бок, красная сумка из мягкой дорогой кожи. Сумка показалось Кристине знакомой. Точно! По всей видимости, это Олечкина палата: медсестра ведь утром сказала Морозовой, что ей можно вернуться в свой проплаченный рай.
Кристина повернулась, чтобы уйти: не хватало, чтобы хозяйка застала её стоящей на пороге! И в это мгновение откуда-то спереди раздался звук – не то покряхтывание, не то слабый писк.
То, что произошло дальше, заняло доли секунды, но каждая из этих микродолей была заполнена до краев. Время растянулось, словно резиновое, и взгляд Кристины вобрал в себя сразу всё: пустую детскую кроватку, распечатанный пакет с подгузниками, крошечную Олину дочку, которая беспорядочно, как все новорожденные, двигала ручками и ножками на самом краю пеленального столика… Видимо, мать собралась её переодеть, но куда-то отлучилась и оставила ребёнка на столе. Младенцы нескольких дней от роду не умеют самостоятельно переворачиваться, и Ольга, наверное, не подумала, что может случиться несчастье.
На какой-то жуткий миг Кристине показалось, что малышка вот-вот перекатится через низкий бортик столика и свалится на пол. Она, не раздумывая, метнулась к ребёнку и подхватила на руки. Прижала к себе, ощутив мягкую тяжесть маленького тельца. Хотя что там за тяжесть – девочка, должно быть, весила не больше кошки. Страшно было подумать о том, чтобы причинить неудобство или – совсем уж невыносимо! – боль этому хрупкому существу, которое смотрело на неё снизу вверх.
Но дело было даже не во взгляде – в запахе.
Новорожденный ребёнок, оказывается, пахнет совершенно по-особому, непередаваемо и щемяще – топлёным молоком, каким-то тёплым мехом, напоёнными солнцем луговыми травами, свежим, горячим ржаным хлебом. Пахнет любовью, надеждами, покоем, полузабытым домашним уютом и будущим счастьем.
Кристина не столько вдыхала, сколько впитывала в себя эту волшебную ауру – глазами, кончиками пальцев, кожей, сердцем. Ей казалось, что все её чувства обострились – каждый оголённый нерв ныл новой, неизведанной сладкой болью, звенел и дрожал, не давая дышать. Что-то бежало по венам, взрывалось в голове, таяло и вновь возрождалось, рвалось изнутри, требовало выхода.
И невозможно, совершенно невозможно было выпустить малышку из рук – вечно бы так стоять, держать на весу, защищать, оберегать…
– Ты что здесь делаешь? – В палату вплыла возмущённая Морозова. Первым делом глянула на сумку – убедилась, что всё в порядке. – Отойти нельзя – тут же лезут!