— Стилизация под лубок. Поделки для западного обывателя. Россия в экспортном исполнении. Вы на Западе представляете Россию именно такой, лубочной: березки, елочки и Кремль посередине. И еще чтобы снежное поле и одинокая церквушка. Плюс морщинистая старуха, похожая на ученую обезьянку. Он для вас и рисует. Иллюстрации Достоевского — это еще туда-сюда. Но все остальное — хлам. Уж извините за прямоту…
Пару раз Пол встречал этого парня в дружеских компаниях, но Егоров вряд ли об этом помнит, — тогда он был не в форме. Он симпатичный парень, но не мешало поставить коронки на зубы, испорченные сигаретами и чифирем, и закончить с выпивкой, чтобы не умереть от водки в расцвете лет.
— Ну, хорошо… А как вам Олег Целков? Вы же не станете возражать, что он большой художник?
— Олег хороший парень, его творческий путь делится на две части. Сначала он рисовал все подряд: женщин, автобусы, арбузы… И про него говорили: подает надежды. Но однажды с ним случился приступ белой горячки. В бреду он увидел чертей, мясные морды разных цветов и полноты. Худые, толстые, зеленые, синие, красные… Олегу они понравились, что с той поры он рисует только эти рожи. Певец одной песни. Какой-то дурак написал в западной газете: рожи Целкова — гениальное произведение искусства. Возможно. Но, по-моему, та картина хороша, которую не страшно повесить на стену. А вешать этих чертей… Нет уж, увольте.
— Но какие-то имена вы можете назвать?
— Да, конечно. Даже очень много…
Егоров поднял рюмку, налитую под ободок. Медленно поднес ее ко рту, отставляя в сторону мизинец, ловко опрокинул виски в рот. Стал закусывать, долго и с видимым удовольствием, но никаких имен не назвал. Галя молчала, она давно завела привычку не спорить с художниками. Она терпеливо слушала любую ерунду и вообще как-то робела в присутствии творческих людей. Но выбрала минуту и сказала, что в следующем году в Москве начинается Олимпиада, приедет много иностранцев.
Власти планируют сомнительных, с их точки зрения, типов, которые могут испортить репутацию города, — вытряхнуть подальше, могут и в тюрьму посадить за то, что нигде не работаешь. Вот и Егорова того гляди выселят, лишат прописки, а потом, когда Олимпиада кончится, не разрешат вернуться обратно. Егоров осядет в провинции, а там жизнь покатится по наклонной. В глубинке люди живут бедно, там картины, особенно авангардные, вряд ли поймут, и уж точно не купят. Ну что остается хорошему талантливому человеку: устроиться на работу маляром?
— Участковый милиционер уже дважды приходил, — кивнул Егоров. — Сказал: устраивайся на работу, иначе привлечем за тунеядство. А как устроиться? Из союза художников меня в прошлом годы выставили. Я подписал письмо в защиту одного парня, ну, которого зажимали… Теперь заказов не дают. Я бы мог прокормиться и без них. Ну, продам пару картин иностранцам, — денег надолго хватит. Так ведь не разрешают…