Могло показаться, что дорога шла диким лесом. Высокие сосны, березки и только изредка, если хорошо приглядеться, увидишь за деревьями, вдалеке от дороги, деревянный дом с двускатной крышей и застекленной верандой, но в окнах нет света. Большая часть домов пустовала, в других спасались от жары и городской духоты важные партийные боссы и высокие государственные чиновники.
Жизнь здесь шла медленно и монотонно, по раз и навсегда заведенному порядку, точнее, никакой жизни не было видно. Никто не ездит на велосипеде, не слышно детских голосов, музыки, не видно отдыхающих. Шубину могли найти дачу поближе и покомфортабельнее, но он почему-то любил это место. Подъехали к дому, когда небо потемнело и по крыше забарабанили крупные дождевые капли. Шубин, подхватив портфель, поднялся на крыльцо. Он остановился на верхней ступеньке и бросил взгляд на спортивную сумку, которую держал в руках Борис, синюю с крупной надписью Adidas. Этот короткий взгляд был удивленным, каким-то странным, будто брезгливым. А, может быть, Борису просто показалось.
Шубин ушел к себе в комнату. Водитель вытащил из багажника какие-то бумажные сумки, занес их на кухню и незаметно уехал. На веранде Бориса встретила Клавдия Ивановна. Он не знал, что теща здесь. Одетая в неряшливое платье с коротким рукавом, с оголенными дряблыми руками, она выглядела уставшей и чем-то расстроенной, глаза красные, будто она не высыпалась или недавно плакала.
— Боренька, как я рада, что ты приехал, — она обняла зятя и снизу поцеловала в подбородок. — Какой ты молодец. Как хорошо… Полтора месяца не был. Ты еще не забыл, где твоя комната? Ужинать будем через час.
Борис вошел в комнату, где они обычно останавливались, когда приезжали сюда с Галей. Две железные кровати, старый платяной шкаф, дешевая стеклянная люстра с рожками и ни капли человеческого уюта. Борис переоделся в спортивный костюм, вышел на веранду. Хотел присесть к столу, но тут увидел Николая. Единственный сын Шубина сидел в темном углу и делал вид, что читал газету. Он был небрит, с отечным с похмелья лицом, одет в цветастую рубашку и синие брюки. Николай поднял глаза от газеты, молча кивнул, что-то буркнул под нос и снова углубился в чтение.
Это был красивый мужчина, с каштановыми вьющимися волосами, точеным лицом и пронзительно синими ясными глазами. Дело немного портил глубокий шрам на лбу и похмельная отечность лица. До двадцати семи лет Николай числился студентом какого-то института, потом его то ли выгнали, то ли сам ушел. И чем занимается — неизвестно. О нем в семье почти никогда не говорили. Если в доме появлялся Николай, значит, — быть неприятностям. Он просто так никогда не приходил, только с какой-то просьбой, чаще всего просил денег или еще что-то, — к семейным тайнам Бориса близко не допускали, да он в эти тайны и не лез. Вот и сейчас Николай ждал, когда отец примет душ и переоденется с дороги. Борис вышел, постоял на крыльце, дождь перестал, потянуло ветерком. Он спустился вниз по ступенькам, вышел на дорогу и прошелся по асфальту. Было тихо, людей не видно, ветер свежий и приятный. Пахло близкой осенью, грибами и дождем.