Борис побродил и вернулся, когда прошел час с небольшим. Он был немного голоден, но ужин уже подали. На веранде не было ни души, теща куда-то пропала, и Николай ушел. Справа широкий длинный стол, сервированный белыми тарелками с золотыми ободками. Супница, закрытая крышкой, плошка с помидорами и огурцами, тарелка с селедкой и запотевшая литровая бутылка "Столичной", экспортный вариант. В коридоре никого не видно. Борис взял номер "Огонька", сел на стул возле двери и стал лениво переворачивать страницы, дожидаясь, когда появится Клавдия Ивановна и позовет к столу. Но никто не шел.
Вдалеке слышался какой-то шум, не сразу разберешь, что это голос Вадима Егоровича. Кажется, он с кем-то разговаривает по телефону из своего кабинета. Были и какие-то другие шумы, чьи-то шаги в темноте коридора, звяканье посуды. Небо снова нахмурилось, потемнело. Борис сидел в полумраке, не зажигая света, прислушивался. Он чувствовал себя здесь чужим человеком, никому не нужным, лишним. По крыше забарабанили крупные дождевые капли. Ударил далекий гром, и дождь застучал с новой силой.
Голос затихал, — и становилось слышно, как ходят механические часы с кукушкой, висевшие на противоположной стене. Снова загудел голос Шубина, он дорос почти до крика, но оборвался, и стало тихо. Скрипнула дверь, из темноты коридора на веранду вышел Николай. Он смотрел себе под ноги, будто что-то потерял. Лицо с правой стороны было красное, будто обожженное кипятком, под носом кровь. Он опустил голову, подошел к вешалке, снял нейлоновую куртку и снова повесил. Развернулся, вошел в коридор, зажег свет в ванной.
Теперь был слышен звук льющейся из крана воды. Из темноты коридора появилась Клавдия Ивановна, вытирая слезы салфеткой, она хмурилась, смотрела в сторону. Включила тусклый светильник под потолком. Снова вышел Николай, лицо вымыто, волосы расчесаны, он прижимал к распухшему носу платок, левый глаз заплыл. Клавдия Ивановна подошла к сыну, обняла, что-то зашептала в ухо, но тот освободился, натянул нейлоновую куртку. Быстро спустился с крыльца.
Борис встал со стула, выглянул за окно, он видел, как от дачи в сторону дороги уходил Николай. Лил дождь, быстро темнело. Хотелось догнать, Николая, что-то ему сказать… Но что тут скажешь.
* * *
Вадим Егорович, одетый в тенниску на трех пуговицах и легкие брюки, вышел к ужину позже обычного, он сказал Борису, чтобы наливал. Выпили несколько рюмок "Столичной", поели молча, только иногда обменивались короткими репликами. После водки и котлет с вареной картошкой и свежими овощами Шубин как-то обмяк, разрумянился и повеселел. Он поднял до уровня груди правую ладонь, расставил пальцы, довольно короткие, поросшие волосами. С внешней стороны ладонь распухла, большой палец в основании отек, сделался каким-то желто-зеленым.