Я вернула его в памяти к прошлым событиям, теперь уже как взрослого свидетеля, в то время, когда умерла его мать, и настояла на том, чтобы он поговорил с ней и попросил ее рассказать, как она чувствовала себя в тот момент, когда ей стало ясно, что она вот-вот должна оставить свое только что родившееся дитя. Он пересказывал мне то, что она говорила: как тревожно и печально было у нее на душе при мысли о том, что теперь он останется один, без ее любви и внимания, ведь он только что появился на свет из чрева матери, где чувствовал себя защищенным и в полной безопасности. По мере того как, продолжался этот необычный диалог на внутреннем плане, он начал тихо плакать, так как теперь он ясно видел разницу между своими переживаниями и отношением к этому, как будто он был брошен ею, и ее рассказом об этом вынужденном расставании, которого она не хотела. Когда она стала уверять его, что в ее смерти не было его вины, он не смог сдержать рыданий.
Я спросила его, не хочет ли он попросить у нее прощения за то, что он все это время ошибочно думал, что она бросила его. Он с радостью согласился, и я провела его через ту часть пубертатного ритуала, который включает взаимное прощение между родителем и ребенком. После того как он прошел через ритуал прощения, у него было такое чувство, будто бы с его плеч свалился тяжелый груз и наконец-то он смог сказать своей матери, как глубоко он огорчен тем, что так заблуждался все эти годы.
Другой пример, иллюстрирующий состояние отверженности, касается одной молодой женщины, отец которой умер, когда она была в возрасте приблизительно двух-трех лет. Она отчетливо помнила, как она, будучи совсем маленькой, подолгу сидела у него на коленях, в то время как он читал газету, как он каждый день, приходя вечером домой, радостно брал ее на руки и заключал в объятия, а также много других проявлений его заботы и ласки, к которым она привыкла и которых ждала от него, сохранились в ее памяти. После его смерти ей ужасно не хватало его любви, но с возрастом она подавила в себе эту тоску, глубоко запрятав ее внутрь себя, для того чтобы эта тоска, как она считала, уже не могла причинить ей так много боли.
На одном из наших обычных занятий, когда мы проводили с ней ритуал по расторжению связей с ее отцом, все те эмоции, которые она в прошлом подавила в себе, вырвались наружу, стремительно обрушившись на нее беспорядочным потоком негодования и обиды за то, что он оставил ее совсем одну и ушел навсегда. Она была в полном смятении и ужасе от этого взрыва собственных эмоций, поскольку даже не подозревала о существовании в себе такого сильного чувства гнева, в свое время полностью вытесненного ею из сознания.