Одну за другой снимал он тяжелые рамы и прислонял их к стене. Рамы были древние, рассохшиеся, они похрустывали разбитыми квадратиками стекол и обдирали руки потрескавшейся масляной краской, твердой и острой, как края неумело вспоротой консервной банки. Десятки серых мокриц, потревоженных внезапной катастрофой, метались по этим рамам, и, хотя Димка старался не обращать на них внимания, иногда его все-таки передергивало от гадливости.
Когда была снята последняя рама, в земляном полу обнаружилось нечто вроде неглубокой могилы, где лежало несколько предметов, завернутых в едко пахнувшие промасленные тряпки.
И тогда Димка отошел в сторонку, присел на корточки и закурил.
Не то чтобы ему хотелось курить. Просто надо было перебороть детское желание тут же броситься на добычу. Надо было выдержать характер. Вот он и стал его выдерживать.
Одна минута протекла, другая… Потом что-то хрустнуло. Совсем рядом. За стеной. Димке даже показалось, что он слышит чье-то сопение. Но мало ли что может показаться. Однако когда в замочную скважину попытались вставить ключ, то это уже нельзя было отнести на счет слуховых галлюцинаций. Слава богу, заперев за собою дверь, Димка оставил ключ в замке, так что у него оставалось еще какое-то время, чтобы подумать над своим положением.
Семидесятая минута пошла, а Хуго все еще петлял возле пожарной каланчи, как какой-нибудь паршивый бобик. Дело осложнялось еще и тем, что в семнадцать тридцать, после встречи с Димкой, Хуго должен был заявиться в некую квартиру в некоем доме на Зеленой улице. Но станут ли его там ждать, если он опоздает? Опоздание ныне — как смертный грех. Хуже!
В том-то и дело, что хуже. В том-то и дело… И ведь кто его знает, что там случилось с Димкой. Не на прогулку поехал. А вдруг… По спине у Хуго противно побежали мурашки, словно он босыми ногами ступил в ледяную воду.
«Надо уходить», — твердил он себе, но твердил это уже давно, а сам продолжал болтаться возле каланчи. Несколько раз Хуго определял «последний срок» — жду десять минут, потом ухожу. Но проходили десять минут, и он устанавливал еще один, «самый последний срок». Таким вот образом прошло уже больше часу, и дело становилось серьезным. Настолько серьезным, что, пожалуй, следовало известить ребят.
Димка никогда еще не держал в руках шмайссер, но, чтобы вставить магазин и отвести затвор, особого ума не требовалось.
Тот, кто пытался отпереть дверь, бросил это занятие и теперь медленно обходил башню снаружи — то за одной, то за другой стеной Димка слышал его осторожные шаги. Наконец они смолкли.