Димка остался в столовой. Не спеша доел хлеб, потом отнес в кухню кувшинчик с солодом, поставил его в кладовку, заодно критическим оком оглядев все Ренькины запасы, и наконец уселся на корточки перед плитой, открыл дверцу и закурил.
Это был старый «доходный» дом, и, как во многих домах подобной постройки, здесь не было прихожих, дверь из кухни вела прямо на лестничную площадку.
Если где-нибудь хлопала дверь или кто-то проходил по лестнице, Димка поднимал голову, прислушивался.
Был вечер буднего дня, и дом жил сравнительно тихой жизнью, только за стеной, у Магды, слышались громкие пьяные голоса. Но то, что происходило у Магды, не тревожило Димку, пусть себе веселятся.
А минут через двадцать Рената и Эрик вышли из спальни. Ренька вырвала из блокнота несколько листков, исписанных крупным размашистым почерком, перечитала их и протянула Эрику. Тот аккуратно сложил все листки и сунул их во внутренний карман пиджака.
— Завтра я передам это Рите, а в четверг в девять вечера ты встретишься с нею возле кино «А. Т.». Но давайте обсудим, где разбрасывать.
— Только не здесь, — решительно сказал Димка. — Надо, как выражается Ренька, сменить пластинку, не то может запахнуть жареным.
Эрик потер висок:
— Может, в Задвинье? Скажем, возле Агенскалнского рынка. Тоже рабочий район.
— Не люблю Задвинья, — поморщилась Ренька. — Лучше где-нибудь на форштадте.
— Почему бы и нет, — откликнулся Димка, — там тоже не виконты де бражелоны живут.
— Я махну туда завтра после работы, — сказала Рената. — Посмотрю, что и как.
— Хорошо, — согласился Эрик. — О Задвинье подумаем потом. Надо с Янцисом посоветоваться, он знает те места как свои пять пальцев.
— Вот и о’кэй, — сказал Димка. — А теперь потопаем, Профессор. До того как начнется налет, я хочу оказаться под родными пенатами.
— Пенаты — это боги домашнего очага. Нельзя оказаться под ними.
— Ладно, ладно. По дороге расскажешь. Адью, Ренчик!
Рената заперла за ними дверь, опустила на окнах черные бумажные шторы, зажгла свет.
Впереди был долгий и пустой вечер. Надо было немедленно придумать себе занятие, потому что Ренька хотя и привыкла к одиночеству, но иногда на нее накатывало что-то — вот как сегодня — и тогда хотелось зубами скрипеть, кулаками в стенку колотить или разреветься в голос.
Белье, что ли, постирать? Она растопила плиту, наполнила водой бак и вдруг поняла, что никаким, абсолютно никаким полезным делом заняться сегодня не в силах. Дура! Надо было пойти с ребятами, пошататься по улицам. Намекни она только, Димка с радостью прошатался бы до самого утра. Но теперь уже было поздно, теперь ей предстояло одной выбираться из собственной тоски.